Есть такая страна – Теония, и нужно сказать о ней несколько слов, чтобы было понятно. Здесь ещё не было ни смартфонов, ни интернета, а там они уже были лет сто как… Собственно, оттуда они и просочились. Отсюда тоже кое-что туда просочилось – некоторые имена людей, например. Поскольку Теония хотя и отгорожена от остального мира, но она с ним сталкивалась, отнимая у недобросовестных метрополий типа Англии, Испании или Америки некоторые их владения. Они ей были нужны не для обогащения, а для преобразования.
Теония состоит из метрополии и колоний – «резерватов» и «федератов», на всех почти континентах. Колония-резерват – это такая территория, достаточно большая, границы которой охраняются, но предоставлена она сама себе. Так решено потому, что общества отстают одно от другого не сколько в технике, сколько в «ценностях». И если насадить на почву отсталых «ценностей» передовую технику, общество самоуничтожится. Можно было бы сказать: ну и пусть. Но у Теонии другие цели, не цели уничтожения или самоуничтожения. Там полагают, что главной ценностью вообще-то является сам человек, и он должен пройти свой путь. Это – задание. Теония, которая опережала другие страны в своём развитии, отгородилась от них потому, что обладала знаниями, которые, попади они в «мир», могли бы превратиться в оружие, способное разорвать планету. Вот почему Теония – а это слово с древнего языка переводится, как «земля Бога» – предпочла для части своих заморских владений путь «изолированного саморазвития». С ними нет почти никакой связи. Изредка же резерваты сообщаются с федератами – такими, как Ринос, то есть землями, которые имеют статус составной части Теонии. Ещё реже – с самой Теонией. Такое сообщение необходимо просто для наблюдения и очень дозированного «впрыскивания» тех или иных «достижений».
Но речь не об этом…
Часть первая
Гости Риноса
Глава 1
Прибытие
Джеральд находился в таком состоянии, которое врачи определили как «психо-ментальный анабиоз». Он ощущал внешние воздействия, но не реагировал на них. Он двигался, говорил – неосознанно. И вообще – вставал редко. При этом не отдавал себе отчёта, где он находится и почему. В его сознании роились картины, воспоминания, монологи, образы, лица, но всё обрывочно, вне связи с чем бы то ни было, поток.
Иногда в мозгу вспыхивали яркие, до боли резкие, контрастные изображения, почти галлюцинации… Это, правда, не отражалось на его поведении – заторможенном, аморфном, «минимальном». Сознание как точка, где концентрировались впечатления, идеи, прошлое, мечты, желания, реальность, а также аналитические способности ума, полностью «отпустило» его. И он не прилагал никаких усилий, чтобы «навести порядок» в ассоциативном, неуправляемом потоке, хлынувшем в его мозг. Правда, сознание не совсем покинуло его, благодаря этому он мог и ориентироваться в пространстве, и реагировать на простейшие команды. Однако нить хоть какого-нибудь разговора он не в состоянии был держать, или не хотел. Ему, видимо, нравилось быть «растением», ничего не хотелось. Даже есть. Пищу он не принимал. Ему вводили её. Боли от уколов не чувствовал. Со стороны он был похож на человека, впавшего в глубокую задумчивость… Если ему никуда не говорили идти, он лежал. А если служащие больницы «забывали» его в коридоре, он подходил к окну и бессмысленно взирал на улицы незнакомого города, и мог стоять так часами, не замечая, что ноги постепенно деревенеют, а тело наливается «ртутью» – от неподвижности.
Чтобы не оставлять его в одной и той же позе в течение долгого времени, его выводили гулять во двор, выгуливали как очень послушную, вялую собаку. Нет, его сознательность не равнялась даже и собачьей, просто он подчинялся нескольким командам – как марионетка нескольким движениям рук хозяина. Инстинкт самосохранения всё же поддерживал его на самом низком уровне.
Счастье, что он попал в руки доктору Эйнбоу. Про того говорили, что он пока не стал светочем медицинской науки только потому, что люди его интересуют больше, чем наука. Они отнимают у него слишком много времени, чтобы он мог писать трактаты. Словом, Филеал Эйнбоу был не только учёным, но и практиком с большой буквы. «Чистых учёных» он иногда рассматривал лишь как подсобных рабочих в своём деле, не считая вовсе – их «белой костью», а себя – «чёрной костью». Тем более, что науку он любил, и, по сути, был именно учёным. В его мозгу абсорбировались фундаментальные теории, подтверждённые богатым фактическим материалом. И на его рабочем столе копились сотни листов с «записями». Он превращал их в статьи, и они постепенно складывались в большой научный труд. Кстати, он обладал завидной эрудицией, умея использовать её в практических целях лучше многих. Причём, он умел сопоставлять самые отдалённые, казалось бы, факты, находить между ними взаимосвязь и делать из этого точные выводы (особенность эта, по убеждению многих, свойственна талантливым людям). Именно способность доктора Эйнбоу находить связь между фактами из «разных историй» помогала ему воздерживаться от скорых выводов насчёт болезни Джеральда, а интуиция подсказывала: