Дженкинс и в самом деле похожа на множество других третьеклассниц Америки, да хотя бы тем, что у нее аллергия. Согласно отчетам Всемирной аллергологической организации, с середины 1980-х годов количество детей с астмой или аллергией только растет, и особенно врачей пугает рост пищевой непереносимости.
Вот только у Дженкинс аллергия не на арахисовое масло. И не на пчел. И не на домашних животных. И не на какой-то из подобных распространенных аллергенов.
У Джубили Дженкинс аллергия на других людей.
Джубили была обычным младенцем, ее родила мать-одиночка Виктория в 1989 году. Вот что рассказывает старшая Дженкинс: «У нее было прекрасное здоровье. В семь недель она спала все ночи напролет, в десять месяцев уже пошла. До трех лет все было отлично, а потом начали появляться ранки».
Именно тогда миссис Дженкинс, которую только-только назначили менеджером в магазине «Belk» в Фонтейн-Сити в штате Теннесси, заметила сыпь у Джубили. И это была не просто пара прыщиков.
– Это было просто ужасно: раздувшиеся волдыри, зудящая сыпь, сводившая ее с ума, чешуйки кожи, свисающие с рук и лица. Она кричала от боли, – рассказывает Дженкинс-старшая.
За шесть месяцев миссис Дженкинс нанесла более 20 визитов семейному врачу, а также в кабинет неотложной помощи в больнице – и все безрезультатно. Трижды Джубили пришлось реанимировать при помощи эпипена[1] из-за анафилактического шока. Врачи разводили руками в недоумении.
Так продолжалось еще три года, за которые Джубили сдала все известные в двадцатом веке тесты на аллергены.
– Ее крошечные ручки были похожи на игольницы. И дома мы уже все испробовали: сменили все моющие средства, вели дневник питания, убрали все ковры, перекрасили стены. Я даже бросила курить! – говорит мама Джубили.
Это продолжалось, пока они не встретили доктора Грегори Бенефилда, аллерголога и впоследствии адъюнкт-профессора университета Эмори в Атланте. Тогда у них наконец начали появляться ответы на вопросы.
Глава первая
Однажды меня поцеловал мальчик, и я чуть не умерла.
Я понимаю, что это звучит так, будто бы я подросток, принимающий все слишком близко к сердцу, и что говорю это срывающимся голосом, рыдая вза-хлеб. Но я не подросток. И я имела в виду именно то, что сказала. Примерно так развивались события:
Мальчик поцеловал меня.
Губы начало покалывать.
Язык увеличился и заполнил рот.
Горло распухло, я не могла дышать.
Все потемнело.
И так довольно унизительно отключиться сразу после первого в жизни поцелуя, но еще унизительнее узнать, что парень поцеловал тебя на спор. Была ставка. Твой рот настолько, очевидно, не предназначен для поцелуев, что понадобилось пятьдесят долларов, чтобы убедить его прижать свои губы к моим.
А теперь самое интересное: я знала, что это может меня убить. По крайней мере, в теории.
Когда мне было шесть, мне поставили диагноз – контактный дерматит четвертого типа, вызываемый клетками кожи других людей. Если отбросить терминологию медицины: у меня аллергия на других людей. Да, людей. И – да, это редкая штука, настолько редкая, что я – одна из невероятно малого количества людей в истории, которые страдали от этого заболевания. Проще говоря, появляются волдыри и крапивница, когда меня касается другой человек. Врач, который в итоге понял, чем именно я больна, высказал теорию, что самая сильная реакция – анафилактический шок – случалась от того, что мое тело слишком сильно реагировало на длительное воздействие на кожу или на пероральное попадание в него аллергенов, например, если я пила с кем-то из одного стакана, и слюна другого человека оказывалась у меня во рту. Он сказал:
– Нельзя делиться едой и напитками. Никаких объятий. Никаких поцелуев. Это может тебя убить.
Но я была семнадцатилетней девушкой с влажными ладонями и подгибающимися коленями, в сантиметрах от меня были губы Донована Кингсли, и о последствиях я даже не думала – даже если они могли быть для меня смертельными. В тот момент – тот самый момент, когда у меня перехватило дыхание от того, что его губы коснулись моих… Осмелюсь сказать, мне почти показалось, что оно того стоило.
Пока я не узнала о пари.
Вернувшись домой из больницы, я отправилась прямиком в свою комнату. И так и не покидала ее, хотя до конца моего последнего года в школе оставалось еще две недели. Диплом мне прислали по почте, уже летом.
Через три месяца моя мать вышла замуж за Ленни, владельца сети бензоколонок на Лонг-Айленде. Она собрала ровно один чемодан и ушла. Это было девять лет назад. И с тех пор я не покидала дом.
Я не проснулась как-то утром и не подумала: «А стану-ка я затворницей». Мне даже слово «затворник» не нравится. Оно мне напоминает о смертоносном пауке, затаившемся в ожидании,