Луна выглядит плохо. Луна похожа на лик после долгой изнурительной болезни или безумия, прижатый к толстому оконному стеклу с той, другой стороны.
Луна пялится сверху и не отражается в реке. Мглистая дымка июня одеялом укутывает чахлую речку и берега, заросшие кустарником и осокой.
Острый шпиль башни черен на фоне больной безумной луны. Тусклые блики лунного света – словно потеки светящейся краски на белом круге циферблата башенных часов.
Черные стрелки часов похожи на ножницы.
Сколько времени до рассвета?
Нисколько.
Часы на башне не знают. Они молчат так давно, что разучились считать минуты и мгновения.
Громада высокой квадратной башни, увенчанной шпилем, заслоняет небо. На фоне приземистых кирпичных фабричных корпусов башня с часами смотрится органично и монолитно.
Но с берега реки, на фоне вяло текущей воды, башня с часами выглядит как чужеродный предмет. Как древний замок – заброшенный с начала времен, где хозяйничают лишь ночные тени, старые грехи, кровавые грезы, могильная тишина и неисполненные желания.
Тысячи тысяч теней, детей ночи, иллюзий, кошмаров, обещаний, надежд.
Тысячи тысяч всхлипов, криков… Содранные до крови о железную решетку пальцы… Остатки яда в кофейной чашке саксонского фарфора, следы рвоты… Кровь на белом пикейном покрывале девичьей постели… Кровь на персидском ковре, ошметки плоти, вырванной из трепещущего тела…
Никакой ремонт, никакая перепланировка помещений, никакие новые пластиковые окна не могут изгнать то, что помнят кирпичные стены башни.
То, что не знают точно, но о чем догадываются мертвые стрелки.
У мертвецов – сложности с теорией относительности.
Категории времени – в избытке. А вот категория пространства ограничена могилой на городском кладбище, такой старой, что и сам след ее потерян.
В городе поговаривают, что в лунные летние ночи… такие как эта… и в зимние вьюжные ночи, и в осенние безлунные ночи, насквозь пропитанные северным ветром, башня с часами становится убежищем… логовом для мертвецов.
Слышите?
Разве вы не слышали? Вот сейчас…
Что это было?
Кваканье лягушек в реке? Многоголосый хор озерных лягушек, мечущих икру в юной изумрудной ряске?
Прислушайтесь…
Это голоса не реки.
Это на башне – там, наверху, под часами, где часовой механизм.
Хрип…
Кто-то глухо хрипит, словно не может вздохнуть.
Лунный свет косо льется в пластиковое окно.
В лунном свете на фоне кирпичной стены пляшет тень.
Дикая пляска – пятно на стене дергается, мечется, дрожит.
Потом судорожная пляска постепенно сходит на нет.
На каменном полу валяются окровавленные предметы. Их впоследствии будет пристально, весьма дотошно изучать местная полиция.
А если взглянуть вверх, на высокий потолок, можно увидеть чрево башенных часов – старый часовой механизм. Зубчатые колеса, валики, медные трубы…
На медной трубе в петле висит тело.
Пляска смерти окончилась. Лишь ноги висельника как-то странно дрожат. Внезапно по телу проходит сильная судорога, и оно выгибается так, что позвоночник чуть не переламывается пополам. Голые ноги сгибаются в коленях. Подол платья обнажает ляжки. Ноги по-паучьи вздергиваются, сучат в последней агонии.
А тело в петле начинает раскачиваться, вращаться, вращаться, вращаться, вращаться.
Мертвец всем своим весом в петле давит на металлический поршень, как будто пытается привести его в действие и завести механизм башенных часов.
Но зубчатые колеса, шестеренки, поршни и валики не подчиняются мертвому телу.
Механизм не включается. Часы на башне не возобновляют свой ход.
Мертвец в петле все еще раскачивается, как маятник.
А луна медленно тает, растворяясь в утренних сумерках.
По пустынной улице мимо фабричных корпусов проезжает оранжевая машина городских коммунальных служб. Ее черные щетки тихонько щекочут разбитый асфальт проезжей части.
Кроме урчания мотора в предрассветной мгле – больше никаких звуков. Лягушки в реке молчат. Их что-то сильно напугало.
Глава 2
Дом у реки
– Молодой. Жить бы да жить парню.
Это сказал полковник полиции Федор Матвеевич Гущин, стоя над трупом. Катя – Екатерина Петровская, криминальный обозреватель пресс-центра ГУВД Московской области, не произнесла ни слова. Она вообще решила пока помалкивать, потому что происходящее ей совершенно не нравилось.
А дом, где нашли тело, вообще пугал. Что было странно, ведь с виду это была обычная заброшенная провинциальная развалюха – старинный кирпичный особняк с мезонином и тремя пузатыми ампирными