Предатель смотрел на солнце, застывшее над горизонтом, зло жмурился и тяжело ворочал в голове одну-единственную мысль, которая, если перевести её на человеческий язык, звучала просто и убийственно: «Почему?»
Притомившись, он оставил булыжник глобальной мысли, повернул голову вправо и скользнул взглядом по находящимся неподалёку двум десяткам единиц брошенной техники, среди которых – комбайн, картофелесажалки, самоходные косилки, трактор «Беларусь», ЗИЛ-130, ГАЗ-66 и, конечно, неопрятные кучи мусора.
Как всё отвратительно! И весь этот хлам, и солнце, и… И особенно этот Спецназ, считающий себя чистокровной немецкой овчаркой. Он, приближаясь, во весь опор несётся по просёлочной дороге, пролегающей слева от пригорка, вдоль высокого бетонного забора с колючей проволокой наверху. Притормозив, он производит несколько вдохов-выдохов, стремясь поскорее восстановить сбившееся дыхание, а затем сворачивает с дороги влево и, тяжело дыша, бежит по склону пригорка вверх, по направлению к Предателю. Не добежав нескольких шагов, Спецназ резко останавливается и делает шумный выдох.
– Ну!
Предатель бросил на Спецназа презрительный взгляд.
– Не нукай! Не запряг.
– Я – в целях… – Спецназу ещё трудно дышать. – В целях… экономии времени. Сплетница намекает…
Предатель вскочил на ноги и ощерился.
– Да плевал я на время! – визгливо закричал он. – После того, что со мной сотворили, время стало круглым!
Спецназ ошеломлённо присел на задние лапы.
– Чего-чего? Как это время – круглым?
– А вот так!
– Время – это же в длину. Нет? – не вполне уверенно произносит Спецназ. – Но где-то там, где не видно, кончается.
Он смотрит на убегающий вдаль бетонный забор, на вытекающую из-под него и ускользающую на юг реку Горячку, затем переводит взгляд на высящийся за рекою, слева от забора и сопровождающей его дороги, холм с деревьями и кустами на макушке.
– «Где не видно» – это где? – решает, между тем, уточнить Предатель.
– Где командировки, в которых я не побывал с Андреичем. И уже не побываю, наверно, – с грустью ответил Спецназ.
Предатель со снисходительной усмешкой разглядывает собеседника.
– Ладно, время, допустим, кончилось. А что началось?
– Откуда я знаю! – Спецназ дёрнул плечами. – Время кончится там, где я, может, помру. Пардон, подохну. Это люди мрут, а мы дохнем.
На морде Предателя высветилась довольная улыбка.
– Скоро и люди подохнут.
– Помрут или скончаются, – помотал головой Спецназ. – А ещё говорят – «преставился». Это значит – предстал перед Богом. У них песня есть: «Мне есть что спеть, представ перед Всевышним, мне есть, чем оправдаться перед Ним».
Предатель усаживается на прежнее место.
– А вот нам, зверям, оправдываться ни перед кем не надо. И я говорю – подохнут. Потому что когда атомный взрыв, люди не пре-став-ля-ются, как ты тут высокопарно выражаешься, а дохнут. Они дохнут, как тараканы после дезинфекции!
Спецназ вытаращил глаза, вскочил и принялся бегать, обнюхивая всё вокруг.
– Атомный взрыв? Ты о чём?
Предатель с привычным выражением отвращения на морде наблюдает за Спецназом.
– Ты, говорят, мыло от тротила отличаешь?
Спецназ остановился и принял горделивую позу.
– Ну а как? Я ж пенсионер МВД. Пенсию, правда, не платят.
– Кстати, а как так получилось, что ты верой и правдой, как любишь рассказывать, а оказался бездомным? – спросил Предатель.
– Ну, получилось, – замялся Спецназ.
– Вот я и говорю – пусть дохнут.
Предатель поднимается и направляется мимо брошенной техники и куч мусора в сторону леса, куда, по дну лощины, расположенной между пригорком и холмом, устремлена и окутанная ядовитыми испарениями река Горячка. Идёт он заметно сутулясь и излишне тесно прижимая хвост к задним ногам.
– Кто? – хмурится Спецназ.
– Все! Люди, звери, птицы!
Спецназ догоняет Предателя.
– Звери? Звери – это мы с тобой. Правда, домашние. Правда, бывшие домашние.
– Вот именно, что бывшие, – полуобернувшись, роняет усмешку Предатель и ускоряет шаг, переходя на бег. – Лишить молодого здорового пса надежды обрести счастье в личной жизни! Пускай все сдохнут! И я сдохну! Если время круглое, то какого чёрта!
Спецназ