Ливан, 1936 год
ФРАНЦ: Хайке, боже, да ты – Отелло!
ХАЙКЕ: Я? Ты вообще видел, как ты на неё смотришь?
ФРАНЦ: А как я должен на неё смотреть? Как на хромоногую горбунью-квазимодицу?
ХАЙКЕ: Ты видишь в ней мясо! Это вожделение до мяса!
ФРАНЦ: Я вегетарианец, Хайке.
Большая, красная, вспотевшая, заспанная.
В трусах.
Треугольные сиськи в пропотевшем бра.
Господь!
ХАЙКЕ: В пустыне у тебя вообще стоял!
ФРАНЦ: Это что, обвинение?
ХАЙКЕ: Комплимент.
ФРАНЦ: Вы буквально у меня на коленях цело… сосетесь. Какая еще реакция ожидаема?
ХАЙКЕ: Да это неприлично!
ФРАНЦ: Неприлично?! Моралист мой, в трусах и мокром бра, играть так друг с другом в трех сантиметрах от молодого человека, судорожно за него хватаясь, это – верх воспитанности.
ХАЙКЕ: Во-первых, если бы я была мужиком и ходила бы по такой жаре в трусах, даже без верха, мне бы никто и слова не сказал, а во-вторых, вышел бы из палатки, раз понял к чему дело идет.
ФРАНЦ: А почему я должен отмораживать себе то, что, простите, стоит, равноправная вы моя? Палатка общая.
ХАЙКЕ: Мы вообще думали, что ты – гей.
ФРАНЦ: Вот разочарование! Справки надо наводить, если слепые такие.
ХАЙКЕ: Вот этот вот мужской… вот эта узколобость в восприятии полов… Сара все равно не любит мужчин!
ФРАНЦ: Так и успокойся, раз не любит.
ХАЙКЕ: Я за ее здоровье волнуюсь, таскаешь ее по жаре и базарам.
ФРАНЦ: А вставать надо раньше, чтоб она у тебя не гуляла.
Молилась ли ты на ночь, Дездемона.
Бедная-бедная Сара, лучше бы ты любила мужчин.
ХАЙКЕ: Что?!
ФРАНЦ: Библия учит: Господь любит тех, кто встает раньше, женщины тоже. Нет?
Они все так истеричны?
И нечистоплотны.
На резном столике второй день разлагалась баранина.
Даже мухи не льстились.
Жара.
ХАЙКЕ: Мы тебя взяли только потому, что в этих странах желателен сопроводитель-мужчина.
ФРАНЦ: А я поехал лишь потому, что никогда не видел Персеполиса. И?
ХАЙКЕ: Ты просто не понимаешь, как ты нас подавляешь.
ФРАНЦ: Вот это – правда, это абсолютно ускользает от понимания. Я – агнец божий, кротость сама. У меня даже по пустыне к вам претензий не было.
ХАЙКЕ: Еще бы! Заставил бедную Сару…
ФРАНЦ: Заставил? Всё – не спорю. Да, госпожа, аж три раза, заставлял и заставлял, а ей, бедняге, все заставлялось и заставлялось, громче и громче. Ей бы и четвертый раз заставилось, и пятый, если б… а-а, гони эту мысль, Хайке, гони. Чешутся ладони, а ты терпи, мы же равноправны, борец мой за справедливость, я и ответить могу.
Большая красная Хайке пошла уничтожать двери в старых бейрутских домах.
САРА: Зачем ты ее так злишь?
ФРАНЦ: Баранину убери. Сколько можно, вы вообще женщины или кто?
САРА: Да, халиф! О свет света светоча нашего!
ФРАНЦ: И кончайте в трусах ходить! То есть ты ходи, а ей вот – не надо. Пусть хоть майку какую носит. Чем ты громко так шаришь? Что тебе в ящике надо?
САРА: Амброзии. Вколешь?
ФРАНЦ: Девочка, это третий. С утра.
САРА: Грустно.
ФРАНЦ: А ты приберись. За фруктами сходи.
САРА: Водителя пошли.
ФРАНЦ: К нему выходить…
САРА: Из окна крикни.
ФРАНЦ: В полдень? Задохнемся.
САРА: Он из окна крикнуть задохнется, а меня пешком посылает.
ФРАНЦ: Так вон, берберы говорят – женщина что верблюд, только толще.
Полураздетая девочка забралась на тахту.
ФРАНЦ: Ой, уйди, жарко от тебя. Сейчас еще твой Отелло нагрянет.
САРА: Шовинист вы, о, солнце среди халифов, луна среди пророков.
ФРАНЦ: Баранина разлагается.
САРА: Тлен. Все тлен. А есть в Коране «суета сует»?
ФРАНЦ: Тарелки помой.
САРА: Да когда они уже горничную пришлют?
ФРАНЦ: Ты, ленивая дочь гиены и шакала! Ну-ка пошла посуду мыть, или тебя плетью надо?
САРА: Плетью… ммм… а вы умеете?
ФРАНЦ: А нет её, плети.
САРА: Водителя пошлем.
Весь дом пах кедром.
Кедр – маамулем.
Сара играла с запястьями —
темными, узкими,
просящими серебра.
Волосы змеились
мокрыми
кудрями.
Чуть тронутая испариной девочка