Идея вечного возвращения в русской поэзии XIX – начала XX веков. Вячеслав Фаритов. Читать онлайн. Newlib. NEWLIB.NET

Автор: Вячеслав Фаритов
Издательство: Алетейя
Серия:
Жанр произведения: Культурология
Год издания: 2018
isbn: 978-5-906980-55-7
Скачать книгу
дней не знав от века,

      Я всё не верую в тебя,

      Ты чуждо мысли человека!

      Тебя страшится гордый ум!

      В конфликте с семантикой ключевых слов находится и стилистическая окраска выражения «не верую». В ничтожество (небытие) можно просто не верить, но веровать (или не веровать) можно только в Бога. Получается, что грамматика и стилистическая окраска первых стихов ставят мрак и ничтожество на место, которое должно было бы занимать божество.

      Так, у Державина с обращения в форме местоимения второго лица единственного числа с восклицательной интонацией начинается стихотворение «Бог»:

      О ты, пространством бесконечный,

      Живый в движеньи вещества,

      Теченьем времени превечный,

      Без лиц, в трех лицах божества!

      Дух всюду сущий и единый,

      Кому нет места и причины,

      Кого никто постичь не мог,

      Кто всё собою наполняет,

      Объемлет, зиждет, сохраняет,

      Кого мы называем: Бог.

      Характерно, что Бог у Державина превосходит пределы человеческого разума:

      Измерить океан глубокий,

      Сочесть пески, лучи планет

      Хотя и мог бы ум высокий, —

      Тебе числа и меры нет!

      Не могут духи просвещенны,

      От света твоего рожденны,

      Исследовать судеб твоих:

      Лишь мысль к тебе взнестись дерзает,

      В твоем величьи исчезает,

      Как в вечности прошедший миг.

      У Державина «ум высокий» не в силах постичь Бога. У Пушкина не Бог, а ничтожество оказывается «чуждо мысли человека», его, а не Бога «страшится гордый ум». Противоречие отчасти снимается, если мы вспомним, что в античной мифологии мрак – это Эреб, сын Хаоса и отец ряда других божеств. Правомерность обращения к образам античной мифологии будет подтверждена наличием соответствующих лексем и образов в третьей строфе стихотворения. Соответственно, первая строфа приобретает дополнительный смысловой оттенок древних заклинаний.

      В седьмом стихе в «Тавриде» впервые появляется личное местоимение в форме первого лица единственного числа (до этого в форме первого лица были только глаголы): «Я все не верую в тебя». Я, сознание, разум человека противополагаются пустому Ничто. Во тьме небытия вспыхивает человеческое Я, упорствующее в своем неприятии вечного Ничто, и в этом противостоянии, в этой борьбе поддерживающее свое существование – подобно тому, как пламя свечи ярче светится в темноте. Эта же мысль высказана Пушкиным в стихотворении 1823 года, в котором в сжатом виде воспроизводится основное содержание «Тавриды»:

      Надеждой сладостной младенчески дыша,

      Когда бы верил я, что некогда душа,

      От тленья убежав, уносит мысли вечны,

      И память, и любовь в пучины бесконечны, —

      Клянусь! давно бы я оставил этот мир:

      Я сокрушил бы жизнь, уродливый