В общем, очень трудно восстановить реальную картину событий даже по наблюдениям прямых свидетелей (которых нужно многократно переспрашивать, а подчас и устраивать очные ставки, на которых приходится верифицировать, перепроверять и уточнять разные «виртуальные реальности»). А уж если речь идет о восстановлении реальной картины в условиях, когда некие силы целенаправленно ее туманят и по истечении нескольких лет… Тут задача становится много сложнее.
Можно привести массу примеров. Один из ключевых периодов, позволяющих понять, что в реальности происходит в экономике сегодня, это 70-е годы прошлого века. И, если вспомнить исследования 80-х годов, с которыми я познакомился еще в СССР, я всегда исходил из того, что это был период перманентного кризиса западной экономики. Но с конца 70-х годов в западной экономической науке начало превалировать одно из направлений, которое постепенно монополизировало свое положение (условно его можно назвать либеральным фундаментализмом). А в соответствии с этим направлением кризисы бывают только одного типа, так называемые циклические, пики которых иногда называют рецессиями, и длительность этих рецессий ограничена (условно, скажем, 24 месяцами).
Я специально не уточняю значение этих терминов в «мейнстримовском» значении, поскольку особого смысла это, как вы увидите ниже, не имеет. Это просто один из способов описания реальности, причем на сегодня уже смело можно сказать, не самый удачный, поскольку ряд явлений сегодняшней действительности в рамках этой терминологии описать просто нельзя.
Важно то, что реальность 70-х годов не вписывалась в «мейнстримовскую» теорию, которая с какого-то времени претендует на абсолютную истину. И, как следствие, ее адепты постоянно переписывали методики статистической обработки данных для того, чтобы доказать, что теория ошибаться не может. В конце концов, они добились успеха (как гласит легенда, Сталин однажды сказал: «Не важно, как голосуют, главное – кто считает!»), сегодня во всех учебниках (монополия же) написано, что 70-е годы – это просто две близкие рецессии, разделенные пусть кратким, но периодом роста. Впрочем, это не совсем чуждое науке явление: мои преподаватели по программированию объясняли мне в 70-е годы, что программа переписывается до тех пор, пока не начнет давать приемлемые для авторов результаты.
Напомним также, что с начала ХХ века в мире существует две экономические науки – политэкономия и экономикс, которые находятся в жестко конкурентных отношениях. После 1991 года политэкономия оказалась в страшном загоне, но (у нас в стране) выжила – и вот тут начался кризис, который, как выяснилось, на языке экономикс описать невозможно (во всяком случае, теории современного кризиса в «мейнстриме» нет до сих пор), а зато на базе политэкономии описывается отлично.
Собственно наша теория, в более или менее полном масштабе созданная как раз к моменту развития первых событий, описанных в этой книге, и построенная не на экономикс, а на политэкономии, говорит о том, что кризис 70-х, как и кризис начала ХХ века, как и Великая депрессия, как и нынешний кризис, начавшийся в 2008 году – это явление, принципиально отличное от того, что описывается таким «циклическим» термином, как «рецессия» (или, на языке политэкономии, кризисом перепроизводства). Это, в реальности, структурный кризис, связанный с падением эффективности капитала в условиях невозможности расширения рынков. И, соответственно, попытки вписать его в шаблоны рецессии ведут к тому, что неизбежно на поверхность вылезают разного рода шероховатости и несоответствия. В теоретических трудах это не так принципиально, но использовать такую теорию для объяснения реальных проблем в условиях кризиса просто недопустимо.
Беда в том, что каждая такая шероховатость сама по себе – явление незначительное и не очень запоминающееся. Я, например, много раз отмечал, что статистика США демонстрировала в своих официальных цифрах экономический рост (или снижение безработицы), которые сопровождались снижением продолжительности рабочей недели или загрузки мощностей. Или еще – когда показатели дефлятора ВВП (который принципиально важен для расчета ВВП, почему его все время и занижают) «выскакивают» из отрезка, который образуют показатели потребительской и промышленной инфляции. И то, и другое – явный показатель фальсификации статистики, но нужно учитывать, что статистические органы США все время задним числом пересматривают статистику в соответствии с самой «передовой» методикой, и по этой причине вернувшись к прошлым цифрам, очень часто видишь совсем иную картину, чем та, что была буквально еще несколько месяцев назад.
А если к этому добавить массированную пропаганду (например, постоянные завывания правительства об экономическом росте и успехах в деле социальной поддержки населения, как это бывает в нашей стране), то разобраться в том, что и как происходит, становится еще сложнее. Даже я, при всем понимании экономических процессов и, в общем, управленческих механизмов правительства, постоянно