Жена Дурги в прежние времена тоже ходила на родник. До той поры, пока однажды, вынося мусор в овраг, не наткнулась на спящую в зарослях бамбука кобру. Тогда женщине повезло, что змея не была настроена агрессивно. Гревшееся в лучах восходящего солнца пресмыкающееся повело себя так, как и положено вести себя священному животному. Почуяв приближение человека, кобра только лениво и величаво повернула голову в сторону Атхиры, чем и привлекла ее внимание, вынудив остановиться. Затем, даже не став раздувать капюшон, чтобы предупредить об опасности, змея лишь слегка поиграла перед женщиной своими тугими кольцами, и Атхира обезумела от ужаса. Через мгновение, не помня, как очутилась дома, насмерть перепуганная индуска уже рассказывала всей деревне страшную историю о том, как ее чуть не сожрал огромный пятиярдовый питон, притаившийся в засаде, и изо всех сил клялась и божилась мужу, что больше никогда в жизни ни она, ни ее дети не ступят ногой на эту кошмарную тропинку.
Разумеется, ни сам Дурга, ни его родственники, испокон веку живущие в Чхота-Мегджи, не поверили в то, что возле их деревни завелось какое-то жуткое создание. Старики в один голос утверждали, что, несмотря на обилие змей в гималайских предгорьях, эти осмотрительные существа весьма редко приближаются к человеческим жилищам. Однако убежденность потрясенной женщины сыграла свою роль, и в тот же день, ближе к вечеру, мужчинам пришлось спуститься в овраг, чтобы обыскать окрестности. Никакого питона, естественно, не нашли, но именно с той поры за Дургой Сингхом окончательно закрепилась в семье обязанность водоноса и мусорщика. Ходить за водой к речке, через всю деревню, ему было неохота, мусора от пятерых человек накапливалось немного, так что тамаринды, магнолии и бамбуки, окружавшие овраг со всех сторон, по прошествии некоторого времени уже и не могли припомнить, когда в последний раз мимо них проходил кто-либо другой из деревенских жителей, кроме гончара.
Над паникерством Атхиры односельчане тихонько посмеивались еще примерно полгода, единодушно решив между собой, что бедной женщине вредно слушать на ночь страшные истории о змеях, драконах и прочих тварях, которые сочинялись дешевыми пустомелями на базарах в Дехрадуне или Амбале для увеселения толпы, а потом все постепенно об этом приключении забыли. Не забыла о нем только сама Атхира. Перед отправлением мужа за водой или на помойку, она всегда напоминала ему: «Возьми с собой палку». Дурга ничего не имел против этого дальновидного предостережения. Роль героя, защищающего свою жену от любой, даже самой призрачной опасности, импонировала гончару, поэтому он не отказывал себе в удовольствии как следует вооружиться перед отправкой на свидание с судьбой.
Как-то раз спозаранку, подождав, пока Атхира наполнит объедками плетеную корзину для мусора, и, по обыкновению, пристроив себе на пояс, словно саблю, легкую бамбуковую трость, Дурга вышел из дома и шагнул на заросшую быльем тропу, ведущую в овраг. Солнце только-только выглянуло из-за гималайских вершин, окрасив все вокруг в нежно-розовые тона. Горы в этот утренний час приобретали сходство с бутонами огромных цветов, которые через мгновенье должны распуститься, одурманив все живое своими неземными ароматами, и если бы не бушующая где-то рядом, по соседству, война, ничто бы не омрачило блаженной умиротворенности Дурги Сингха, наслаждающегося прелестью утра.
А мысль о том, что в низовьях, на бескрайних просторах Пенджаба, в сию минуту полыхает огонь военных сражений, не только Дурге, но и всем его родным и близким отравляла существование. Подумать только – здесь, в Чхота-Мегджи, у подножья величественных гор, совсем недалеко от тех мест, откуда берет свое начало Лангчен, царит мир и спокойствие, а там, внизу, где Лангчен, разливаясь по равнине, впадает в Сатледж, блистают мечи, раздаются залпы ружейных выстрелов, звучит барабанная дробь, льется кровь и творятся еще бог знает какие беззакония. «Зачем эти бритые англичане тратят патроны на наши кувшины и горшки? – философствовал Дурга, спускаясь вниз по тропинке. – Какая им польза от разбитых черепков? Привыкли жить за чужой счет, дармоеды! Занялись бы лучше делом!»
Сам он не испытывал особой неприязни к белым сахибам, но в деревне было полно людей, которые в открытую ненавидели англичан и желали им только зла. После кровопролитных сражений с британцами в Чхота-Мегджи находили себе временный приют гордые сикхи. Здесь, в труднодоступном горном селении воины залечивали свои раны, набирались сил для того, чтобы, выздоровев, снова броситься в мясорубку религиозной войны. Дурге было жаль этих смелых людей, обреченных на гибель. Он чувствовал, что им не одолеть британцев и что государство сикхов рано или поздно падет, но, не проявляя особой симпатии ни к тем, ни к другим, старался сохранять нейтралитет. Даже дом Дурги стоял на краю деревни, словно его хозяин этим самым желал подчеркнуть: «Мое дело – сторона. Я – простой гончар,