В конце дня, насыщенного впечатлениями от такой охоты, ну как же царю не отдохнуть? Не в избе же ему ночевать! Вот и выстроили для Ивана Грозного Сокольничий охотничий дворец. А почему именно в этом месте – опять же объясняет легенда. Будто бы царь, проезжая через дремучий лес, неудачно задел головой сосновую ветку, от чего шапка его соболья упала наземь. Разгневался государь, оглядываясь, кого бы еще вздернуть на дыбе, и немедля приказал… всего лишь вырубить лес, а на его месте поставить загородную резиденцию для отдыха и прочих излишеств. Строили каменные палаты те самые Барма и Постник, кто якобы были ослеплены благодарным царем в награду за храм Василия Блаженного на Красной площади. Но если охотничий дворец был возведен уже после храма, то получается, что зрение у них все-таки сохранилось (или у него – есть мнение, что это и вовсе был один человек, которого так и звали – Барма Постник). Такая интересная историческая «загогулина» получается. «Любовь» народа к царю была настолько сильной, что вынуждала его нередко передвигаться по Москве исключительно по подземным ходам. Похоже, что наш древний город был раем для крыс и кротов – подземные дороги пересекали его вдоль и поперек. Археологические раскопки XIX–XX веков позволили обнаружить немало подземных ходов, ведущих в основном из Кремля на территорию Китай-города и Белого города. Подземный ход из Сокольничьего дворца обладал наибольшей протяженностью, позволяя царю быстро и незаметно добираться до Кремля, а также до городских застав. Любил Иван Васильевич появляться перед своей челядью как снег на голову, тем самым разоблачая ее возможные преступные замыслы уже на раннем этапе. «Царь тут!» – кричали тогда удивленные стольники, спальники и прочие чиновники царской администрации.
Приписывают Грозному и еще одну привычку – якобы подземный ход имел несколько выходов в районе московских торжищ, где постоянно толпился народ. И вот обрядится царь-кормилец в простолюдина, вылезет где-нибудь на Ленивом Торжке и давай слушать, что народ судачит про его миролюбивую политику. А потом так же неприметно шасть – и в подземный ход, убирается восвояси. А на следующий день, глядишь, и застучали топоры на плахе. Так зарождалась отечественная социология.
И. Грозный убивает боярина И. Федорова-Челяднина. Фрагмент картины Н. Неврева «Опричники», 1904
Ивану Грозному пришелся по сердцу охотничий дворец, он приезжал сюда с опричниками, устраивал пляски с оргиями (преимущественно в мужском обществе), заставляя соратников обряжаться, в том числе и в женские наряды. И судя по тому, сколько невинных душ погубил царь, подземные ходы дворца ему весьма пригодились бы в случае «цветной революции», особенно те, что вели к выходу из города.
Нередко свой неправедный суд царь чинил во время пира. Так случилось, в частности, с вяземским дворянином Митневым, который, будучи на дворцовом пиру, не побоялся упрекнуть Грозного в чинимых им зверствах: «Царь, воистину яко сам пиешь, так и нас принуждаешь, окаянный, мед, с кровию смешанный братии наших… пити!» Опричники убили Митнева тут же, по приказу царя. А могли и просто отравить, дав чашу с вином.
Но иногда Иван Васильевич был милостив. Как-то на свадьбе своей племянницы Марии Старицкой с датским принцем Магнусом он не только пустился в пляс сам, но и заставил танцевать с ним молодых иноков. Правда, музыка была не вполне подходящая – напев псалма святого Афанасия. Поощряя молодежь, он отбивал такт по их головам своим царским жезлом (тем самым, которым он «приложил» своего сына).
Князь Репнин на пиру у Ивана Грозного. Фрагмент картины К. Маковского, 1880-е годы
Пили на пирах до потери сознания. В этом и упрекал царя первый политический эмигрант Курбский: «Хвалишься ты в гордости своей в этой временной и скоро преходящей жизни, измышляя на людей христианских мучительнейшие казни, к тому же надругаясь над ангельским образом и попирая его, вместе со вторящими тебе льстецами и товарищами твоих пиров бесовских, единомышленниками твоими боярами, губящими душу твою и тело».
Случалось, если какой-либо боярин уже и мочи не имел к дальнейшим возлияниям, то царь очень серчал на него, спрашивая: «Ты меня уважаешь? Тогда пей!» Как-то он приказал боярам пить без остановки из своей царской чаши. Они упились так, что «как почали прохлажатися и всяким глумлением глумитися: овии стихи пояше, а ови песни воспевати… и всякие срамные слова глаголати», как отмечал летописец. Тогда царь велел писцам записывать их пьяные и срамные речи, а утром показал