– Имам, не считай себя побеждённым, ибо это не поражение. Не сокрушайся о потерянном, ибо это не потеря. Аллах одной рукой даёт, другой берёт. Я, преданный Аллаху раб, хочу верой и правдой служить тебе. До трёх тысяч воинов приведу под твоё начало, повелевай!
Шамиль с нескрываемым волнением смотрел на статного молодого красавца с искристыми чёрными глазами.
– Я тоже пришёл, чтобы предложить тебе очаг, услуги и воинство, – сказал Джавад-хан, когда закончил речь цамтуринский мулла.
Имам, сделав поклон головой, ответил:
– Хвала Всевышнему! Благодарность вам! Поистине вы народ, преданный учению Посланника, мужественный и свободолюбивый! Перед всевидящим оком Аллаха обещаю вам любовь и преданность до конца дней моих, ибо, когда для меня и моих близких стал тесен мир, несмотря на его просторы, вы как искренние братья протянули руки, подняли поверженных. Мы бежали из родного края, гонимые, обессиленные, шатаясь от голода и усталости. Ваши люди укрыли нас, дали пищу. Так пусть кара Всевышнего постигнет того, кто осмелится отплатить злом за добро. Если есть среди вас человек, умудрённый знаниями, способный водить войско и личным примером увлекать на ратные дела, мы без промедления готовы как рядовые стать под знамя ислама.
Джавад-хан сказал:
– Нет у нас аула, который не прославлен отчаянными храбрецами. Но и нет над нами такого, кто бы постоянно сплачивал всех волею своей и водил на врага.
– Это можешь сделать только ты, имам, – добавил учёный Шахбан.
– Могу, но с одним условием, что на это дадут согласие народные представители всех чеченских и ингушских обществ, – ответил Шамиль.
Шугаиб-мулла сказал:
– Имам, можешь не сомневаться. Мы созовём сюда почтенных людей из всех селений. Они скажут тебе то же самое, что сказали мы.
Джавад-хан предложил:
– Не будем откладывать, давайте созовём старейшин и учёных в следующую пятницу.
Все согласились.
В один из погожих осенних дней 1839 года в Баяне, как в былые времена в Гоцатле, Унцукуле, Ашильте, сделалось шумно и многолюдно. Сюда спешили народные представители и главы обществ Большой и Малой Чечни, Ингушетии. В баянской мечети не хватило мест. Но жители, соблюдая правила гостеприимства, предоставили храм гостям, а сами подмели двор мечети, расстелили ковры на земле и обратились взорами к востоку.
Выступая с проповедью, Шамиль говорил по-арабски. Его сильный голос с приятным тембром долго звучал, овладев вниманием собравшихся, многие из которых хотя и не понимали чуждой речи, но слушали с затаённым дыханием, не отрывая глаз от величественной фигуры имама, облачённого в длинный белый халат и чалму. Имам был признан всеми.
В тот же день чеченские писари засели за воззвания.
Учёные предложили имаму переехать в Гуршкурт. Этот аул имел большую мечеть, и населения в нём было значительно больше.
Гуршкурт понравился Шамилю. Через неделю Шугаиб-мулла перевёз сюда семью и всех соратников имама.
Всю позднюю осень и зиму Шамиль занимался утверждением шариата в Гуршкурте и других аулах. В каждом селении была открыта диван-хана[1]. Чеченские кадии-правоведы разбирали в них по шариату споры и гражданские дела. Верховным судьей был Шамиль, Но ни один вопрос он не решал единолично. Им сразу был создан меджлис[2], членами которого стали учёные и духовенство. Кадиям были подвластны сельские старосты, которые занимались мобилизацией и в нужное время вместе с кадием должны были возглавить отряды. Старый соратник Шамиля Ташов-Гаджи, как член меджлиса, во многом помогал имаму.
На кордонной линии в это время было спокойно. Шамиль, уставший от бранных дел, решил немного отдохнуть, собраться с силами. К тому же ему хотелось поближе узнать людей, изучить страну.
Однажды в диван-хану к Шамилю явилась молодая красивая аварка из Чиркея, которая назвала себя Азизой. Обратившись к имаму, она сказала:
– Я рабыня гуршкуртского узденя Янди. Он хочет продать меня кумыку из Аксай-аула, разлучить с мужем и малолетним сыном, которые тоже принадлежат ему Ты, могущественный имам, человек почтенный и справедливый. Помоги мне, ради Аллаха! Пусть Янди, если хочет избавиться от меня, продаст нас всех троих. В благодарность за твою помощь век буду молиться за тебя, твою жену, детей и всех твоих близких.
Подобные жалобы и просьбы для Шамиля были самыми тягостными. Он говорил:
– Я иду на сделку со своей совестью, не принимая никаких мер, не помогая этим несчастным людям в беде. Но что я могу поделать в стране, которая не приняла законов шариата, среди народа, милостью которого существую сам…
Он ласково обошёлся с Азизой, однако вынужден был сказать:
– Если бы это зависело только от меня, без сомнений помог бы тебе, но я пока что имею небольшие права. Скоро восторжествуют истинные законы, и тогда в первую очередь начну помогать таким, как ты, невольным.
Азиза