Смрадно было в подвале. Пахло перегаром, немытыми телами под грязной одеждой, женскими выделениями, отвыкшими от зубных щеток ртами, бздёхом. Над спавшими вповалку бомжами висел храп, скрежет зубов, вызванный глистами, навеянные кошмарами вскрики. Кому-то приснилось, что в белоснежной тундре настигают его лютые, клыкастые овчарки. Кому-то, что висит он на вагонной подножке летящего по сибирской тайге экспресса, а чья-то неумолимая нога бьет по голове и рукам, сталкивает под стучащие колеса. Кому-то, что отыскал ее зараженный гонореей клиент и теперь отпиливает ножом сморщенную, подточенную раком грудь.
Внезапно яркий свет чиркнул спящих по глазам, начал выдирать их из забытья.
– Подъем! – рявкнули на весь подвал. – Подъем! Подъем!
Открывавшие глаза, трясшие со сна головами бомжи возвращались в подвальную действительность. Свет в подвале был включен, у дверей и над бомжами стояли менты. Кое-кто из них поигрывал пистолетами. Лежавший ближе всех к потайному лаз бомж тихонько подкатился к прикрытой фанерой двери, рывком открыл ее.
– Здорово, земляк! – гаркнули ему из лаза разбитные менты-сержанты.
«Земляк» поднялся, понуро поплелся к стене, вдоль которой расставляли с поднятыми вверх руками бродяг.
– Кобыла нас сдала! – зашептала «земляку» стоявшая рядом с ним бомжиха. – Она срок отмотала, вернулась в Москву. Дочь ее на порог не пустила! Бывшие подруги – директрисы магазинов отвернулись. За московскую прописку нас сдала, сука!
– Разговорчики! – прикрикнул на бродяг старшина.
Бомжей обыскивали и по одному выводили на улицу, где ждали «воронки».
– А ты чего прячешься?! Выходи! – заметил старшина в темном простенке между радиаторами щупленькую фигурку. – На выход! Я кому сказал?!
Фигура оставалась неподвижной.
– Что у вас, старшина? – подбежал бойкий молоденький лейтенант, недавний выпускник колледжа МВД.
– Да, вот, товарищ лейтенант, оказывает неповиновение. На приказ выйти не реагирует! – внезапно осипшим голосом доложил служивый.
– Что за человек? – бормотнул лейтенант.
– Это – жесть! – ответили ему гнусавым голосом.
– Но-но! За дурацкие шуточки и дубинкой по хребту огрести можно! – обернулся к бродягам офицер.
– Кликуха у него такая, погоняло! – загалдели бомжи. – Да вы не бойтесь, гражданин лейтенант! Подойдите! Он – тихий!
– Эй, друг! – притворно бодрым голосом позвал офицер и осторожно приблизился к простенку.
За спиной лейтенанта фыркали от смеха бомжи. Рассвирепевший мент резко шагнул вперед, вцепился человеку в волосы и рванул на себя. Волосы вместе с кожей с треском рассыпались в тлен в его руке. Лейтенант выхватил фонарик, направил луч в лицо незнакомца и отшатнулся. Перед ним стояла, щерясь черными зубами, мумия.
И давно эт-та жесть стоит? – спросил, подавив приступ рвоты, лейтенант.
– Да годика, этак, два, – ответили старожилы.
– Как же вы запах от него терпели?
– Сначала шибко пованивал. А потом, как ссохся, – вроде ничего. Принюхались! Куда нас теперь, командир?
– Как всегда – в транспортную, на Курский. – Там: кого —в приемник-распределитель, кого – куда». Давай веселей! Нам еще этого красавца приходовать и вывозить! – кивнул на мумию лейтенант.
***
В отделении транспортной милиции на Курском вокзале никто из бомжей не мог припомнить: когда и при каких обстоятельствах попал в домик на Каланчёвке гражданин без определенного места жительства по кличке Жесть. Никто не помнил при каких обстоятельствах он умер или погиб. Каждый из опрошенных отвечал, что, когда он попал на хату, тело уже находилось там. Никто не знал подлинного имени покойника, так как у каждого из них самих было по пять-шесть имен. Не смогли установить личность покойного и на Петровке-38. Тело, извлеченное из привычных условий, начало на глазах разлагаться. Снять отпечатки пальцев не удалось – кожа разваливалась от прикосновения. Судебно-медицинская экспертиза сумела лишь установить,