Приглядевшись, офицер нахмурился: одет идущий был явно не по форме. Может, конечно, начальство какое-то с внезапной проверкой на посты наведывалось, да только не ходит оно пешком – начальство-то, все больше в повозках да верхом. Может, гонец какой с застав? Так опять же – почему так одет и пешком? Начальник караула пожал плечами и одернул белый плащ. Что гадать, сейчас подойдет – разберемся.
Когда пешеход поднялся на холм и приблизился, офицер сосредоточился своих ощущениях и насторожился. В Храмовой Страже он служил уже не первый год и легко, даже с закрытыми глазами, отличал здоровяка-раг’эш от могучего гедара, а веющего холодом санорра – от теплого, словно летний день у моря саллейда.
А вот этого странного гостя почувствовать не получалось, как ни старался. Быть такого никак не могло, но вот ведь – пожалуйста. Странно. На вид, вроде бы, обычный бродяга с сумкой за плечами, но мало ли что…
Офицер сделал знак часовому, стоящему на посту у ворот, подойти ближе и поднял руку:
– Стой! Ворота закрыты.
Да нет, пожалуй, не бродяга – одет уж больно чисто, хоть и просто. Но в дороге, похоже, не первый день: одежда уже изрядно пропиталась пылью. Широкий плащ с капюшоном на голове, хоть и солнца давно нет. За плечами – не то мешок, не то сумка какая-то… А, нет, судя по выглядывающему грифу с натянутыми струнами, инструмент в чехле. Музыкант, что ли какой бродячий? Скорее всего. Чего его понесло в те края-то? Ну-ка, потолкуем.
– Капюшон сними?
Незнакомец, ни слова не возразив, взялся за края материи. Блеснуло на пальце тусклым желтым светом старое, все в царапинах, кольцо – какой-то совсем дешевый металл. Не спеша он откинул плотную ткань на плечи.
Нет, не из северных: уж точно не раг’эш и для гедара мелковат. Гельд вроде бы, но черты лица странные. Может полукровка откуда-нибудь с юга? Тамошние себе, бывает, присматривают жен из саллейда.
Да и не мальчик уже, лет сорок с небольшим. Темные короткие волосы, смуглая (точно от кого-то из Восточных Лесов), кожа, высокий лоб и глубокие черные глаза.
А вот глаза эти оказались с подвохом. Один раз, мельком взглянув в них, офицер почувствовал, как ноги у него вдруг стали ватными, голова – пустой, а в душу закрался такой необъяснимый, холодный и парализующий все естество ужас, какого он в своей богатой на события жизни никогда не испытывал. Он замер, затрясся мелко всем телом. Рядом звякнула о камень выпавшая из рук часового пика. А незнакомец тихо не то попросил, не то приказал:
– Пропустите меня.
Глава 2
Плохая ночь. Тяжелая, душная, тягучая. Будто и не осень уже, а все еще середина жаркого лета. Не помогали даже настежь открытые окна. Решевельц отложил перо и потянулся в кресле. Сон в последнее время и так забегал в гости ненадолго, а сегодня и вовсе позабыл прийти.
Вообще-то, он любил работать по ночам. Когда не только огромный рабочий кабинет, но и весь окружающий мир растворяется, сужается до размеров рабочего стола, освещенного настольной лампой. Когда перо будто бы само летит по бумаге, а разложенные вокруг стопки папок со старинными документами и свитки в тонких чехлах внимательно наблюдают за процессом с молчаливым одобрением.
Опять все шло не так. Мысли спотыкались, норовили свернуть куда-то в сторону, возвращались к вещам, о которых он хотел если не забыть, то хотя бы отвлечься на какое-то время. Эйцвас никак не мог уловить ту самую идею, то нужное слово, удачно ухватившись за которое, словно за конец нити, он, аккуратно потянув, смог бы распутать, размотать клубок повествования, превратить его в гармоничный узор.
«Орвега. Кем или чем были они? Какими они были – эти необычные создания, последняя надежда Хранителей, в грозные времена, когда по Диверосу тихо и неотвратимо расползался Хаос?» Решевельц еще раз перечитал только что написанное, затем осторожно взял тонкий, чуть пожелтевший от времени, сплошь исписанный мелким текстом листок. Он осторожно поднес его ближе к лампе, стараясь разобрать наполовину выцветшие строки, долго щурился и беззвучно шевелил губами. Затем вновь отложил документ в тень, подумал с минуту – и снова взял в руки перо.
Вдруг он почувствовал, что словно горячая ладонь обхватила сердце и несильно, но чувствительно сжала его. Ощущение приходило уже не впервые за сегодняшнюю ночь, и эйцвас, прервав работу, выпрямился в кресле и глубоко вздохнул. Рука отпустила сердце, но далеко не убралась – ее присутствие ощущалось как близкий жар.
И снова, уже в который раз, он подошел к раскрытому окну и закрыл глаза, подставив лицо ночной осенней прохладе, потирая рукой грудь, пытаясь размять горячий ком, засевший в ней. Почему-то вспомнился отрывок из Орданы, который ему как-то пришлось изучать. В нем говорилось о том, что жизнь гибеноров продолжалась очень долго, намного дольше, чем живут сейчас. Возможно даже, что гибеноры жили столетиями, никогда