Я пришла к поэту в гости – это не она и не про себя написала. Она должна была сказать о том, что все кончено, он должен забыть о ее существовании.
Разговора не получилось. Он молчал, смотрел так же пристально, и только в конце сказал о том, что все, о чем она просит, не в его власти. Она думала, что это беда, но это было только полбеды, потому что на следующий день весь город читал (Она не сразу увидела ту газету, и все еще не понимала, что происходит, почему они так смотрят на ее – мужчины с интересом, женщины с презрением или яростью – непонятно, что страшнее). А когда в гримерной она увидела свежий номер газеты, то тайна развеялась, и снова гнев охватил ее впечатлительную душу:
Она пришла с мороза,
Раскрасневшаяся,
Наполнила комнату
Ароматом воздуха и духов,
Звонким голосом
И дальше, он просто и нагло описывал все, что происходило там, когда она была уверена, что этого никто не видит и не увидит никогда. Валентина была права, честности его может позавидовать кто угодно. Она заставила себя прочитать это до конца, хотя сделать такое было не просто.
Все это было немножко досадно
И довольно нелепо
Да черт бы побрал этого правдивого гения, что он себе позволяет, оставалось только надеяться на то, что не одна она к нему приходила, сколько там было влюбленных дур. Но кто-то принес ей газету. И Валентина улыбалась за спиной:
– Видно, это правда, а я их всех убеждала в том, что ты никогда бы не пошла к нему.
– Он правдив, – едва сдерживалась Натали, – и ты видишь, что там ничего нет об отношениях, мне нужно было поговорить.
Она повернулась резко к ней, так, что больно кольнуло шею.
О, как она не любила эту странную усмешку.
– Тогда жаль, тебе нечего будет в воспоминаниях написать, если бы мы поменялись местами, я не стала бы раздумывать, раз ты была там, то стоило ли останавливаться, ведь вы были одни..
Шутила она или говорила серьезно, кто вообще мог знать это:
Я рассердился больше всего на то,
что целовались не мы, а голуби,
Прочитала Валентина, заглядывая в текст из-за ее спины.
– И это останется в веках, они все будут ржать над тобой, дорогая, и это только твоя вина.
Она побледнела и запустила в нее пудреницей, но подруга увернулась, пострадала только пудреница, и смех ее слышался уже где-то в полутемном коридоре.
Наталья осталась одна перед зеркалом. Вглядывалась в полумрак и понимала, что на этот раз не сможет успокоиться.
Так это было тогда, когда она как безумная любила Сергея, и, вероятно, на самом деле была полной дурой.
Теперь они спешили на поэтический вечер. Она еще не знала, что хочет увидеть и услышать и хочет ли вообще чего-то.
Он совсем не изменился. Но какая наглость, был с какой-то