Хейден спал крепко; иногда мне приходилось буквально скатывать его с кровати, чтобы разбудить. И это было непросто: он – кругленький коротышка, а я гораздо выше – «жердь», как говорят окружающие, и мне было трудно сдвинуть его с места, когда он отрубался. Увидев его лежащего таким вот образом, я вздохнул, пытаясь сообразить, как совместить извинения за прошлый вечер, с которыми я к нему явился, с извинениями за перемещение его тела с кровати на пол.
Мой вздох показался мне слишком громким, а потом у меня ушла целая минута на то, чтобы понять, почему Хейден не храпит. А храпел он всегда. Моя мама, медицинская сестра, считала, что у него апноэ; его хрипы, минуя коридор, долетали до ее комнаты, когда он оставался у меня на ночь. Она настаивала на том, чтобы он уговорил свою маму приобрести какую-нибудь маску, способную помочь в таком вот тяжелом случае, но я знал, что это дело безнадежное. Хейден не разговаривал с матерью, если только на то не было крайней необходимости, а с отцом дела у него обстояли еще хуже.
Тишина в комнате начала казаться пугающей. Я продолжал убеждать себя, будто все в порядке, что Хейден просто случайно нашел удобную для себя позу, позволяющую ему спать тихо, но это можно было расценить лишь как маленькое чудо, а даже после пяти лет в иудейской школе в чудеса я не верил.
Я слегка подвинул его ногу:
– Хейден, вставай.
Он не шевельнулся.
– Серьезно, Хейден. Просыпайся.
Никакого результата. Ни единого звука.
Я уже был готов ухватить за голову имперского штурмовика и стянуть с кровати одеяло, как вдруг увидел на столе Хейдена, рядом с которым он спал, пустую бутылку из-под водки, стоящую между ноутбуком и моделью «Тысячелетнего сокола».
Это было странно – Хейден вообще не пил, даже на трех-четырех вечеринках, где мы с ним удосужились побывать. И насколько я мог судить, вчера вечером у него не было времени сделать хотя бы глоток спиртного. Кроме того, я не видел ни малейшей причины, по которой на его столе могла бы стоять бутылка. Если только он абсолютно не выпал в осадок от проблем. Тогда он легко мог стащить ее из бара отца, вернувшись домой.
Меня замутило, как я понял, от чувства вины. Вот почему он, наверное, не просыпается – из-за тяжелого похмелья. Даже чувствуя себя виноватым, я не мог не рассмеяться. Первое похмелье Хейдена – нужно будет как следует поиздеваться над ним, когда он наконец придет в себя. Потом я вытащу его из дома, мы умнем сытный калорийный завтрак и помиримся. И все у нас будет хорошо.
А сейчас ему необходимо проснуться.
Я подошел поближе к изголовью кровати, сдерживая дыхание на случай, если он вдруг наблевал. Но в комнате пахло как обычно: излишней стерильностью и сосновым ароматизатором. Зуб даю, его мать приглашает в дом уборщиков каждый божий день. Я не мог решить, сбросить друга с кровати или просто вытащить подушку из-под его головы, но тут, остановившись на последнем, я задел локтем бутылку и опрокинул ее. Она с грохотом ударилась об пол, и вместе с ней на него упало что-то еще.
Я наклонился, чтобы поднять упавшие вещи. Нет нужды давать Хейдену, когда он проснется, повод возмущаться, что я устроил в его комнате беспорядок. Нам и так было о чем поговорить. Я подобрал бутылку и тут увидел рядом с ней аптечный пузырек и взял его в руки. Это была бутылочка из-под снотворного, на которой стояло имя матери Хейдена. И она была пуста. Я понятия не имел, сколько в ней было таблеток, но судя по дате на этикетке, ее открыли всего пару дней назад. И это означало: она выпила ее содержимое всего за одну ночь.
Я посмотрел на бутылку из-под водки.
Или же это сделал Хейден?
И тут я заметил на полу еще кое-что. Флешку и клочок бумаги, выдранной из блокнота. «Сэму, — было написано там. – Слушай, и ты все поймешь».
И тогда я набрал 911.
1. «How to disappear completely». Radiohead
Утром в день похорон Хейдена я не смог встать с кровати. Не имею в виду, что не хотел – если уж на то пошло, пусть бы этот день пролетел как можно быстрее, и если вставание с кровати означало бы первый шаг на большом пути, я поспешил бы сделать его.
Но не смог.
У меня было ужасно странное чувство, будто я нахожусь в большом кубике льда. Я представлял себе ту сцену из «Звездных войн», в которой Хан Соло оказывается замороженным в карбоните – руки вытянуты вперед, словно он хочет как-то защитить себя, а рот полуоткрыт в молчаливом протесте. Этот образ вечно преследовал Хейдена, и каждый раз ему было страшно смотреть на Соло, а он видел «Империя наносит ответный удар» раз, наверное, тысячу. Я почти догнал его, но по каким-то причинам вся эта история с карбонитом казалась мне забавной, а еще забавнее было смотреть, как дергался Хейден. На день рождения я купил ему в подарок футляр для айфона с изображением Хана Соло в карбоните, а в стакан с газировкой набросал кубиков льда с тем же рисунком.
Вспомнив выражение его лица, я рассмеялся, и смех снял «заклятие». Я снова мог двигаться, хотя мне уже больше не хотелось этого. Если я двигался, значит, я проснулся, а раз проснулся, значит, Хейден действительно