По Эстер-стрит они идут молча. Надо скорей миновать отцовское ателье “Мастерская Голда”; отец, конечно, их вряд ли заметит – Шауль обычно с головой погружен в работу, будто не брюки шьет, а вселенную творит, – и всё-таки он может разрушить очарование этого душного июльского дня, стать преградой на пути к зыбкой, призрачной цели, что маячит впереди на Эстер-стрит.
Саймон хоть и младший, но не отстаёт. На нём обрезанные джинсы, доставшиеся от брата; Дэниэлу в семь лет они были впору, а худенькому Саймону великоваты. В руке болтается сумка из китайки, затянутая шнурком, внутри шуршат банкноты да весело позвякивает мелочь.
– Где это? – спрашивает Саймон.
– Кажется, здесь, – говорит Дэниэл.
Они смотрят на старый дом, расчерченный зигзагами пожарных лестниц, на тёмные окна пятого этажа, за которыми, по слухам, обитает та, кого они ищут.
– Как туда попасть? – спрашивает Варя.
Дом почти такой же, как их собственный, только не коричневый, а бежевый, и этажей не семь, а пять.
– Давайте позвоним, что ли, – предлагает Дэниэл. – Пятый этаж.
– Ага, – кивает Клара. – А номер квартиры?
Дэниэл достаёт из заднего кармана скомканный магазинный чек. И краснеет.
– Не знаю точно.
– Дэниэл! – Варя, привалившись к стене, обмахивается: жара под тридцать градусов, лицо в испарине, влажная юбка липнет к ногам.
– Погодите, – просит Дэниэл, – дайте вспомнить.
Саймон садится прямо на асфальт, матерчатая сумка медузой плюхается между колен. Клара выуживает из кармана ириску, но едва успевает развернуть, как дверь подъезда распахивается и выходит парень в лиловых очках и распахнутой рубашке в “индийский огурец”.
Он кивает Голдам:
– Хотите зайти?
– Да, – отвечает Дэниэл. – Пошли.
И делает шаг вперед, благодарит парня в лиловых очках и, не дожидаясь, пока дверь захлопнется, первым заходит в подъезд, подавая пример остальным, – Дэниэл, их бесстрашный незадачливый вожак, он-то всё и затеял.
На прошлой неделе он зашёл к Шмульке Бернштейну в лавку кошерной китайской еды – захотелось горячего пирожка с заварным кремом, вкусного даже в жару – и услыхал разговор двух мальчишек. Очередь длинная, вентиляторы на всю катушку – пришлось вытянуть шею, чтобы расслышать, что они говорили о постоялице с верхнего этажа дома на Эстер-стрит.
По дороге домой, на Клинтон-стрит, семьдесят два, сердце у Дэниэла подпрыгивало. В спальне Клара и Саймон играли на полу в “горки-лесенки”[1], Варя лежала с книгой у себя наверху. Зоя, чёрно-белая кошка, растянулась на батарее, нежась в солнечном квадрате.
Тут Дэниэл и выложил им свой план.
– Ничего не понимаю. – Варя упёрлась грязной подошвой в потолок. – Чем именно она всё-таки занимается?
– Я же говорил! – Дэниэл весь кипел. – У неё есть сверхсилы!
– Какие? – спросила Клара, передвигая фишку. Всю первую половину лета она разучивала карточный фокус “туз Гудини”, но получалось пока не ахти.
– Говорят, – объяснил Дэниэл, – она судьбу умеет предсказывать. Знает, что тебя ждёт – хорошая жизнь или плохая. И кое-что ещё. – Дэниэл наклонился вперёд, упершись обеими руками в дверной косяк. – Она знает, кто когда умрёт.
Клара встрепенулась.
– Ерунда! – фыркнула Варя. – Этого никто сказать не может.
– А если может? – не сдавался Дэниэл.
– Тогда я не хочу знать.
– Почему?
– Потому что. – Варя отложила книгу и села на кровати, свесив ноги. – А вдруг что-нибудь плохое скажут? Вдруг она скажет, что ты умрёшь маленьким?
– Тогда уж лучше знать, – решил Дэниэл. – Чтобы все дела успеть доделать.
Все замолчали. И вдруг Саймон расхохотался, трепеща всем телом, как птичка. У Дэниэла вспыхнули щёки.
– Я не шучу, – сказал он. – Возьму да пойду. Ни дня больше не выдержу здесь, взаперти. С меня хватит. Кто, чёрт подери, со мной?
Может статься, вся затея кончилась бы ничем, не будь на дворе макушка лета – позади полтора месяца душной скуки, впереди ещё столько же. Кондиционеров в квартире нет, и вдобавок в тот год, 1969-й, им кажется, будто всё самое интересное в жизни проходит мимо. Другие упиваются в стельку в Вудстоке и горланят “Волшебника пинбола”[2], смотрят “Полуночного ковбоя” – фильм, на который детей Голд не пускают. Они устраивают беспорядки в “Стоунволл-инн”[3], вышибают двери парковочными счётчиками, бьют стёкла, крушат музыкальные автоматы. Их убивают самыми изуверскими способами – взрывают, расстреливают очередями по пятьсот пятьдесят пуль, – а их лица тут же, с немыслимой быстротой, появляются в телевизоре