Новое кладбище занимало все склоны холма между кирпичным заводом, последним строением в городской черте, и виноградниками фермерского хозяйства, одного из братьев директора завода шампанских вин. Между могил не было бетонных дорожек, а высаженные по краям центрального кладбищенского проезда деревья быстро зачахли и превратились в торчащие из земли, обглоданные суховеями, палки.
На южном склоне холма в десятом ряду находилась могила с просевшим памятником из красного мрамора. На нем можно было различить надпись “любимой дочери” и анфас девушки со смеющимися глазами.
Этот памятник поставили три месяца назад, и он еще давал усадку. В обязанности кладбищенских работников входило поправлять памятники, подбрасывая под них новую землю, но эту могилу они обходили стороной. Они сами не отдавали себе отчета в том, что сторонятся ее. Вполне возможно, некоторые из них слышали какие-то слухи о похороненной тут девушке, но, считая себя вполне разумными и просвещенными людьми, не придавали им большого значения.
Смеющиеся глаза. Им было не место на кладбище.
Под памятником, скрытая пластмассовым венком, не больше пальца в диаметре, находилась паучья нора. Она появилась тут совсем недавно, но живущий в норе паук уже успел оплести своей паутиной часть венка и основание памятника.
2.
Вечером к нему должны были прийти гости, поэтому Николай, сложив диван, принялся наводить порядок в квартире.
Жил он один и, как положено холостяку, к внеочередной уборке испытывал крайне неприязненное отношение, считая ее лишней тратой драгоценного времени. С годами у каждого одинокого мужчины вырабатывается свой стиль жизни. И чем больше он живет один, тем крепче этот стиль прикипает к его естеству.
Закоренелые холостяки также, как и те, кому довелось в жизни испытать радость семейного очага и напиться на собственной свадьбе, обрастают бытом, но при этом все их бытовые потребности превращаются в некий ритуал. Например, чем не ритуал – каждое воскресное утро отправляться по супермаркетам, для того чтобы закупить продукты на следующую неделю, хотя полки в холодильнике ломятся под тяжестью заплесневелой колбасы и прокисшего молока? Или чем не ритуал – регулярная покупка однотипных костюмов, туфлей и шариковых ручек? Получается своего рода симбиоз человека и окружающей его обстановки, который потом оказывается трудно разрушить.
К слову сказать, каждая встречаемая бабенка непременно попробует это сделать. Но, конечно, у нее ничего не получится. Чем закоренелей холостяк, тем сложнее его заставить отойти от раз заведенного им распорядка.
Наступает момент, когда мужчина понимает, что ему больше не нужен никто, что ему удобней всего быть с самим собой… ну и может еще иногда со своей правой рукой…
Николай считал, что до этого момента ему еще очень далеко. Он полагал, что мог бы стать примерным семьянином, любить своих детей и будущую жену. Вот только до сих пор ему с этим просто не везло.
Однако сегодня вечером все могло измениться.
С Натальей он встречался уже два месяца. Она была тихой девушкой с острыми как у мышки чертами лица. У нее был ребенок от предыдущего брака, продлившегося чуть более одного года, – милая девчушка по имени Настя. У нее, как и у матери, были кудрявые светлые волосы, большие синие глаза. Она с детской непосредственностью называла его “Колей” и любила сидеть у него на коленях.
Сегодня Наталья должна была прийти к нему в гости и остаться на ночь. Дочку она на выходные отдала родителям, и Николай надеялся, что предстоящие два дня они проведут вместе.
Заканчивая пылесосить ковер, он неожиданно вспомнил о Марине.
Николай даже удивился: ему было неясно, какая логическая связь пролегла между его первыми сексуальными опытами и уборкой в квартире? Что могло заставить его вновь вспомнить о ней?
Ему было двадцать. Ей шестнадцать. Он носил очки и слыл книжным червем. Его хилое тело не могло вызвать ничего кроме отвращения и сострадания. В юности лицо регулярно покрывалось угревой сыпью, от которой к тому времени остались рубцы и оспины.
Они встретились в городской библиотеке, где он готовил курсовую работу по истории русского парламентаризма, а она искала книги по средневековым трактатам о колдовстве и черной магии. Это была странная девочка. Еще более худая, чем он, кем-то она могла быть названа тощей, а он называл ее “воздушной”.
Она двигалась между книжных стеллажей невесомая как фея из сказочного средиземья. Увидев ее, он в начале не обратил на нее никакого внимания. Она села напротив него за соседним столом и сосредоточено читала большую старую книгу в потемневшем переплете. Иногда она делала какие-то записи в маленьком девчоночьем блокноте, несуразно большой для ее пальцев деревянной ручкой.
Именно с этой ручки началось их знакомство.
Он