Потом звук стал глуше – кожей лица он ощутил едва уловимое затхлое дуновение и ускорил шаг.
Стены расступились. Свет уже не достигал их, хотя факел горел ровно и ярко. Сводчатый потолок тоже терялся во тьме.
Он бывал здесь немыслимое число раз. Откуда же снова это навязчивое ощущение чьего-то присутствия, разве не канули в землю те, чьи имена высечены здесь, на камне?
Факел выхватил из темноты неправильной формы колонну – тяжелую, приземистую. Поверхность ее казалась покрытой сетью замысловатых кружев.
Откуда знает лист на дереве, когда вырываться из почки? Когда оборачиваться к солнцу, когда менять цвет и падать под ноги живущим? Разве самый последний лист не продолжает веточку, не продолжает ветвь, не продолжает ствол, разве самый наипоследний листочек не есть посланец корней, которые и видеть-то дано не всякому?
Он провел рукой по избороздившим камень древним письменам.
«И воззвал могущественный Сам-Ар, скликая союзников, и был его рев подобен голосу больного неба, и были его слова горьки, как отравленная медь. Сзывал он детей своих под свое крыло, и племянников, и всех родичей, носивших огонь… И была великая битва, и пали под ударами Юкки дети его, и племянники, и родичи, исходящие пламенем… Огляделся Сам-Ар и увидел чудовищного Юкку, снова поднимающегося из воды… И сразились они, и солнце закрыло лик свой от ужаса, и звезды бежали прочь, и ветер, обожженный, ослабел и рухнул на землю… Непобедим был Сам-Ар, и одолевал уже он, но Юкка, да изведет проклятие его имя, исхитрился подло и захлестнул в петли свои Сам-Ара, и увлек в пучину, и угасил пламя его, и обезоружил его. Так погиб могущественный Сам-Ар, и помните, потомки, чья кровь питает вас»…
Он читал с трудом – кое-где текст истерся, осыпался, хоть много веков его не касались ни солнце, ни дождь, ни ветер.
Надо решаться, подумал он устало. Все сроки прошли. Надо решаться, и то, что должно быть совершено, да свершится. «Чья кровь питает вас»…
Он обошел приземистую колонну кругом – на другой ее стороне высечен был рисунок – огромный, прекрасно сохранившийся: хлестали морские волны, поднималось из глубин отвратительное, вселяющее ужас чудовище, а над ним вился в небе огнедышащий дракон.
«Чья кровь питает вас»…
Надо решаться. Необходимо. Ведь это всего лишь ритуал, тягостный, но совершенно безобидный. Всего лишь ритуал.
Сквозь темноту он прошел к другой колонне, такой же массивной и бесформенной. Поднес факел, вглядываясь в знаки, символы, обрывки текстов…
«Дни… прославится… опустошает… имя Лир-Ира, сына Нур-Ара, внука… его преуспеяние в промысле».
Преуспеяние…
Обратный путь он проделал решительно, даже поспешно. Переходы замка были известны ему с колыбели, при случае он мог обойтись бы без факела – свет был необходим ему только для того, чтобы разбирать вырезанные на камне письмена.
В большой и пыльной комнате, где узкое окошко нехотя цедило серый свет, он погасил факел и подошел к большому надтреснутому зеркалу.
Надо решаться.
Явился из глубин памяти сладкий цветочный запах, потемнело в глазах, тугой волной накатила тошнота, и только отчаянным усилием воли ему удалось справиться с собой.
Проклятая слабость…
Он провел рукой по тусклой зеркальной поверхности, стирая толстый слой пыли.
Из мутной глубины на него глянул узколицый темноволосый человек, невысокий, худощавый, чем-то подавленный и удрученный.
Надо решаться.
Он снова провел ладонью – зеркало засветилось изнутри. Зарябили блики, цветные пятна, появилась большая лошадиная голова, потом копыто… Колесо повозки…
Подавшись вперед и нахмурившись, он вглядывался в сменяющие друг друга картины.
Много людей, суета… Похоже, ожидается праздник… Горы шляпных коробок… Карнавал, будет шляпный карнавал. Разукрашенные башни королевского дворца… Полотер с тряпкой, повара на кухне… Портьера…
За портьерой паж бесстыдно задирает чью-то юбку… Снова кухня… Бальный зал… Девушки… Женщины… Какой галдеж!
«Примерьте, принцесса!» – зеркало донесло приглушенный обрывок разговора.
Принцесса…
Он прищурился.
Очаровательное юное создание, светлые кудряшки, круглые голубые глаза, пышное платье цвета бирюзы…
«Дивно, принцесса!»
Чьи-то руки водрузили на белокурую головку большую бархатную шляпку, голубую, нарядную, и на верхушке ее он разглядел декоративную лодочку под парусом.
Он стиснул зубы. Помните, чья кровь питает вас.
Шестнадцатилетняя принцесса Май отступила еще на шаг, тряхнула кудряшками и счастливо рассмеялась. Довольно улыбнулся шляпных дел мастер, благосклонно кивнули две портнихи, а горничная, с трудом удерживающая большое овальное зеркало, пробормотала под нос что-то