Утром Михаилу надо было в ЖЭК и в поселковый совет. Прошедшей ночью поздно лёг. Пока поели, пока рассказали друг другу накопившееся за год разлуки, пока выложил предназначенные семье брата подарки, пролетело время, и лёг, когда стало светлеть на улице. Но, несмотря на это, чувствовал себя выспавшимся. И, на удивление, после выпивки не болела, как обычно, голова. Он шёл по знакомой дороге, по которой когда-то ходил на работу. Рядом с конторой ЖЭКа находился его кабинет. Правда, прошло уже больше трёх лет, как он сдал дела своему заместителю и перешёл работать в кооперативное объединение. А ещё через год неожиданно быстро получил разрешение на выезд в Германию. Как хорошо, что он тогда так легко сумел развязаться с этой работой, подумал Михаил. Он был рад, что вовремя сумел сориентироваться и перешёл на высокооплачиваемую должность заместителя директора вновь организованного кооперативного объединения ещё до того, как развалилась партия. Иногда в нём возникало чувство, будто он предал кого-то. Надо было, наверное, сидеть в этом кабинете до последнего дня. Не бежать с горящего корабля, как крыса. Тогда не мучила бы совесть. Но, с другой стороны, на должность парторга он не рвался, она его даже тяготила, и он был рад, когда появилась возможность уйти на другую работу.
Михаил прошёл мимо построенной временно к какому-то празднику летней танцплощадки. Она осталась стоять на годы и верно служила молодежи. Невысокие карагачи, посаженные на субботниках, тяжело вгрызались своими неразвитыми корнями в каменистое основание и выглядели хилыми. Пройдя мимо забора из неструганых штакетников, он свернул на бетонную дорожку к конторе ЖЭКа. На эту же дорожку выходил окнами его бывший кабинет. Через запылённые стёкла виднелись голые стены. Видимо, кабинет освободили для других надобностей. Он подошёл к окнам и заглянул внутрь кабинета. Мебели не было. На полу валялись обрывки газет и бумаг. Возле двери стояла огромная