Давид. Фрагмент романа «Смотрю на тебя». Юлия Добровольская

, какой! – это был один из небожителей, легенды о которых я обожала читать в детстве и юности. Это был бог юмора, эрудиции, щедрости, и… печали.

      Давид… Его папа… Мой папа… Везёт же мне на печальные глаза!..

      Антон сказал, что сын очень похож на свою мать.

      – А её мужа ты знал?

      – Знал. По внешности – не придерёшься, но ростом не удался, не выше Натали.

      Значит, Давид в отца… в Антона. Высокий – на полголовы выше него – стройный и такой же кудрявый и сероглазый.

      – Какой у тебя сын красавец, – говорила я Антону.

      – Есть, в кого, – гордо отвечал он.

      – Конечно, – горячо поддерживала я и с пылом отдавалась ему, представляя помимо своей воли тело Давида, обхватывающее, вжимающееся, проникающее в моё…

      * * *

      Только когда мы простились в аэропорту, я поняла, что мне будет не хватать Давида.

      Через несколько дней, в Москве, я в полной мере ощутила, как прочно он вошёл в нашу… – или только в мою? – жизнь.

      Он звонил довольно часто. О чём мы говорили? Обо всём и ни о чём – скорее, просто, чтобы не отдалиться, не потеряться. Сначала – с отцом, потом, если я на месте – со мной. Голос спокойный, юмор всегда при нём – ничего, обнадёживающего моё женское самолюбие. Понемногу успокоилась и я.

      И вдруг, ближе к зиме: «я прилетаю в Москву послезавтра».

      В программе – три дня в столице, три в Питере, затем день на возвращение, и отлёт в Брюссель. Что-то по бизнесу.

      Ура-а-а! – ликовала я про себя. Мне впервые было неважно, чем всё закончится – лишь бы увидеть, лишь бы прикоснуться, лишь бы вдохнуть.

      Но за два дня я постаралась над собой: косметические процедуры, освежённые стрижкой и краской волосы, пара новых нарядов. Даже Антон заметил, хотя на мою внешность он реагировал только во время любовных игр, и безоговорочно принимал только одно одеяние – мою собственную кожу. Так мне казалось.

      Я встречала Давида одна – у Антона выпуск спектакля, предпремьерная горячка.

      Мы чмокнули друг друга в щёчку. Я не могла отделаться от ощущения нашего с ним кровного родства – то ли мать и сын, то ли сестра и брат!..

      Я предложила Давиду еще по телефону выбрать место обитания: соседство с нами в моей, обжитой квартире, или – без посторонних в квартире отца, которая стала в последние годы напоминать студию. Он ответил, что ему нужно как можно меньше отвлекаться на быт, поскольку много работы. И мы решили, что с заряженным холодильником и налаженной кухней лучше обстоит дело у меня.

      В аэропорту его ждала арендованная Volvo, и через полчаса мы уже были на трассе.

      – Ты водишь машину? – спросил Давид.

      – Нет, ты что, я боюсь! – сказала я.

      – Хотя… куда вам, художникам, спешить?

      – Как куда! К любимому. – И я посмотрела на него.

      – Ты любишь отца?

      – Разве ты не понял этого ещё там?

      – Этого невозможно не понять. – Меня согрел его чуть одервеневший голос…

      Три дня я работала урывками – мне хотелось предупредить все желания занятого Давида. Я готовила, пекла, накрывала столы. Даже – несмотря на строжайший запрет – стирала его бельё и сорочки. Оказывается, он обычно берёт с собой одежду из расчёта по три смены на каждые двое суток, плюс пару выходных комплектов, а затем сдаёт всё это в стирку и чистку уже дома.