Дождавшись вечера, когда уснули все большие,
Мы тело деда с гроба выволокли, хоть и был тяжеловат,
К постели спящей бабушки тихонько подтащили,
Поставили вплотную, а подпоркой сделали ухват.
Наутро бабушка спросонья ужаснулась,
Испуганная, уцепилась за ухват, -
Труп съехал, тело деда устрашающе качнулось
И рухнуло ей прямо на кровать.
Она скончалась моментально от разрыва сердца.
Всю жизнь меня терзает этот грех.
Чудить не перестал, и от последствий своих шуток натерпелся,
Но та, из детства, обошлась моей душе дороже всех.
Сыну
Он смотрит голубыми глазами -
И ничего не поймёт.
Смотрю так же в ответ –
И ничего не могу поделать.
Уверенность куда – то делась.
Это гнетёт
Меня постоянно.
Душевная рана
Со мной
На всю жизнь.
В мире обмана,
Сынок,
Что будет с тобой,
Когда я
Испарюсь
В дымке ночного тумана?
Страшно подумать.
Но это грядёт.
Неизбежно.
Время идёт
Только вперёд
И уводит с собою нас
Слишком поспешно;
Медленно добивая,
Ждёт,
Когда мы растаем
В жизненных тяготах.
Гнёт моего креста
Лишил меня радости,
Гордости, мягкости.
Падает с ветки спелое яблоко.
Я уже не та…
Время…
Как мне снести это бремя,
Не потеряв себя?
Тебя,
Сынок,
Безумно любя…
Небо, продли мой срок
Заточения.
Мне очень важен итог…
Солист
Есть сорт мужчин на свете этом,
Которым аморально – всё!
Не люди – БСЭ по этикету;
Таких, убогих, даже чудо не спасёт:
Преступен секс на кухне, в спальне, в лифте, дома.
На первом месте – борщ, омлет и голубцы, -
Не муж и человек, а пухнущая папиллома,
Пришитая к дивану за трусы,
В которых угол нулевой себя изводит
И девяностый градус разбавляет пополам
Водой и табаком, а мужество приходит,-
Как мужеложство, – только в душе и тайком.
Рукопожатие гражданки Кулачковой
Постыло, намозолило и кожу, и глаза, -
Со злости костерит он антипод рода мужского,
Декомпенсируя влечение, к которому притронуться нельзя.
И будь она семи пядей во лбу гениальна,
В постели, кухне, материнстве чистый ас, -
Он станет только хаять, – не ласкать, – орально,
Тем самым прикрывая свой полнейший пас.
Он будет верещать на каждом перекрёстке
О том, как растрясла его в седле гнедая масть
И сбросила с себя мешок его костей с обвислым торсом,
Величьем духа погрузивший тело в грязь.
Да поделом. Задрот паскудный тихой сапой
Бычка подоит и, облаяв лошадь не одну, -
То бишь фемину, – мысленно облапает,
Осудит и волдырь натрёт, опять кулак сомкнув.
70
Она обсмеяла мои 135.
И 90. Оболгала 70:
Вертели меня, дешёвую блядь, -
Слухи по кухням расселись;
Челюсть вперёд на ненавистное мини, -
Когда ты 100, ты стесняешься;
На беговой протоптаны мили, -
И вот уже ТЫ в меня превращаешься:
Куда – то засунута нравственность.
А была? Были