В затылок снова стукнуло. У неё было странное состояние – и понимала всё, и словно её уносило временами куда-то. Тошнило. Попить бы…
И всё же – обесчестили её или нет? Убедиться, что и впрямь осталась невинной, можно было лишь одним способом – проверить, нет ли на известном месте и на ногах крови. И на юбке особенно, а то ведь вот оно, позорище… Она потянула на себя подол – и ахнула, только сейчас поняв, во что одета. Вместо привычной грубой холстины замызганного повседневного балахона рука смяла нечто гладкое, белое, приятное на вид и на ощупь, так похожее на господские платья, в каких щеголяла баронская племянница и её редко наезжающие гостьи. Однажды Марте случилось с ней встретиться, с племянницей-то, когда обе ещё соплячками были, то-то нагляделась… Впрочем, маленькую баронессу никто не посмел бы назвать соплячкой, даже собственный злющий дядя, чтоб ему…
Со страшным бароном было связано что-то нехорошее, но память Марты снова напрочь перемкнуло. Да и не до того стало. Разволновавшись, она кое-как приподнялась на коленки, затем, наконец, встала во весь рост, хоть её и вело малость на сторону, и оглядела, ощупала себя, как смогла. От увиденного совсем поплохело.
Наряд, оказавшийся на ней каким-то чудом, и впрямь был господский: из самого что ни на есть атласа, затканного белыми розами. Края коротких, чуть ниже локтя рукавчиков, пенились кружевами, а на широченные юбки пошло столько материи, что можно было бы, пожалуй, нашить рубашек и штанов для всех Мартиных двоюродных братцев. Жалость-то какая: юбки-то все белые, а по низу грязью уляпаны… Дура, себя пожалей, в сердцах одёрнула Марта и снова взялась было за подол, как вдруг на левой руке ослепительно вспыхнула, попав в луч света… звезда. Так ей показалось. Нервы, и без того натянутые, не выдержали, и Марта взвизгнула и затрясла кистью, словно на пальце у неё засел мохнатый паук-крестовик. Прозрачные, как вода, грани звезды, обрамлённой махонькими лучистыми брызгами-камушками, переливались на солнце всеми цветами радуги, так и крича о своей бешеной стоимости, оттягивая собой и тяжёлой вычурной золотой оправой руку к земле. Не в силах отвести от этого страшного богатства взгляд, Марта тихонько заскулила. Она-то, простота, боялась, что её изнасиловали, а всё, оказывается, гораздо хуже! Так плохо, что дальше некуда!
Девушка в отчаянии пыталась снять кольцо, но то будто заколдовали: оно лишь обдирало кожу да больно кололось оправой, словно ярясь из-за того, что от него добровольно отказываются. Да ведь никак нельзя его на себе оставлять! С потерянным девичеством ещё можно жить, но c чужим перстнем, да таким богатым… Ведь теперь получается, она – воровка! Её найдут, арестуют, отвезут в городскую тюрьму, а на другой день на рыночной площади отрубят руку и заклеймят вдобавок. Жизнь кончена. Кто ей поверит? Попробуй, объясни, как к племяшке кузнеца, вечно оборванной и в лохмотьях, попала настоящая драгоценность. Нашла? А кто потерял? Господа-то все в замке живут, по селу не бродят, чтоб такие цацки случайно