Так. Значит, синклит уже собрался.
Эту ночь Памва провёл почти без сна, обдумывая, как будет построен обряд на этот раз. Он лежал не раздеваясь, прикрыв бесполезные в кромешной тьме кельи глаза, и в тысячный раз представлял, как предстанет перед собранием магистров ордена, которые раз в год – и только один раз – собираются на Великий совет.
Монастырь жил по однажды и навсегда утверждённому уставу. Пускай за стенами его бушевали пожары междоусобиц, пускай бесчисленные отряды Герцога текли по ущельям, возникая из ниоткуда и уходя только им ведомыми путями – здесь, в обители Ордена, казалось, застыло само время. Невозможно было представить, чтобы брат Вил не появился утром в общем коридоре, звуками старого колокольчика поднимая спящих на труды нового дня, или брат Лев со своей бочкой не успел подвезти свежей воды с тающих ледников для умывания.
Памва наскоро натянул сапоги – единственное, что у него осталось от былого рыцарства – и, стерев ладонью с лица остатки сна, решительно вышел в коридор.
Монастырь просыпался. Молодые послушники, болтая и смеясь, окатывали водою шершавые каменные полы. Лица их раскраснелись, подолы ряс были подоткнуты под верёвочные пояса, открывая крепкие мускулистые ноги. Прошёл, уворачиваясь от брызг, хмурый, вечно куда-то торопящийся ключарь Кастул – но не утерпел, остановился и назидательно выговорил что-то долговязому служке с только-только начинающими пробиваться усиками. Тот покаянно склонил голову, но, стоило брату Кастулу двинуться дальше, тут же скорчил рожу и показал язык удаляющейся спине.
Памва усмехнулся и упругим шагом, который даётся долгими физическими упражнениями, двинулся к трапезной – обширному мрачному помещению с монументальными стенами, сложенными в незапамятные времена из неподъёмных грубо обтёсанных блоков. Располагалась трапезная в самой сердцевине замка.
Собственно, замком монастырь назвать можно было лишь с большой натяжкой – слишком скромно и непритязательно выглядела группа строений на вершине утёса. Большинство помещений – ну не подходило к ним никак наименование «постройки» – были втиснуты, буквально вцарапаны, в тело горы. Или, наоборот, выложены из добытого тяжким трудом камня. Страшно подумать, сколько на это ушло терпения и надсадной монашеской работы. Говорили, что отдельные пещеры выходили к самому подножию, но это вряд ли – смысла в сооружении ходов туда, куда поверху добраться гораздо проще, не было никакого.
Тем не менее, монастырь являлся укреплением основательным. Окружал его глубокий ров, хотя и без воды – неоткуда было брать для этого воду – с опущенным сейчас мостом. Дно моста скреплялось толстыми железными пластинами, и когда с помощью тяжёлых цепей мост подымался, то плотно закрывал проём входных ворот, превращая обитель в неприступную твердыню. Стены же, сложенные из исполинских глыб дикого камня, при одном взгляде отбивали охоту брать их приступом. Правда, за всю длинную историю существования монастыря никто и не пытался его штурмовать. По крайней мере, в местных летописях об этом факте не упоминалось. И то сказать, поживы завоеватели здесь бы не нашли никакой.
В трапезной царил полумрак. На этот раз факелы никто не зажигал, и свет давали лишь несколько свечей в тяжёлых напольных канделябрах. Вдоль стен неподвижным строем застыли монахи, невозмутимые и бесстрастные. Ни один не шевельнулся и не повернул головы, чтобы взглянуть на вошедшего. Некоторые братья были ему незнакомы, поношенные рясы кое у кого носили следы дальних дорог, но у каждого на грудь свисал медальон магистра. Два-три места пустовали: видимо, кое-кто – немыслимо! – не сумел прибыть вовремя.
– Меня призвали, я пришёл и жду, – произнёс Памва традиционную формулу, с которой принято было обращаться к высшим иерархам.
Владыка Флавиан высохшей рукой указал место, на которое ему надлежало встать.
– Рыцарь Памва ар Болла, по прозвищу Золотой Клинок, ведомо ли тебе, с какой целью ты призван синклитом?
– Лишь великий Иал знает всё, – так же по обряду ответил Памва, – и я узнаю в своё время, если будет на то его воля.
Владыка торжественно кивнул головой:
– Воистину так, – он помолчал ровно столько, сколько необходимо, чтобы мысленно воззвать к небу, и продолжал. – Два года назад синклит именем милосердного Иала совершил для тебя чудо. Ныне вновь пришло это время …
Памва слушал рассеянно. Вернее, не мог сосредоточиться из-за нахлынувших потоком мыслей. Да, действительно, два года назад он был свидетелем проявления соборной силы синклита – вернее, силы Иала, как мягко поправил его в своё время Флавиан. Магия Иала, как бы ни относился к ней Памва, работала – но именно это и заставляло рыцаря держаться настороже. Она, эта магия, касалась не только того, на кого или на что бывала направлена – Памва чувствовал, как каждый раз меняется и сам. Пусть на чуточку, на совсем небольшой и незаметный шажок, но всякий раз что-то неощутимое скрытно вползало в душу, заставляя по-иному глядеть на мир.
А потом начались сновидения.
Откуда, из какого угла подсознания они извлекли его давно забытую,