Это обстоятельство также в полной мере находит свое отражение и в современной социологии, которая в качестве науки претендует на выяснение таких оснований. Так, В. Радаев, рассуждая о так называемом «социологическом империализме» (стремлении социологии взять на вооружение достижения других гуманитарных наук), обратил внимание на то, что в его основе лежит рациональный выбор. Теория рационального выбора, как известно, исходит из того, что человек заранее обладает всей полнотой информации о внешней среде и осуществляет свой выбор, сообразуясь с индивидуальными экономическими интересами [230, с. 158–160]. Но это порочная теория, поскольку никогда и нигде человек не обладал и не обладает всей полнотой информации об окружающей его внешней среде, а тем самым его индивидуальный выбор в строгом смысле слова никогда не будет рациональным. А уж тем более, когда этот выбор сводится к удовлетворению индивидуальных экономических потребностей, преимущественно низшего уровня. Ссылаясь на создателя социологии рационального выбора Дж. Коулмана (1926–1995), В. Радаев, однако, признает, что основанием «макротеории» этого автора является поиск им «микрооснований» [241, с. 49–50]. Вот уж действительно будет справедливым рассматривать «проблему набивания желудка» в качестве «микрооснования» для «макротеории» социализации личности.
А именно так и ставит вопрос современная западноевропейская неклассическая философия. При этом вопросы духовного развития личности для нее остаются в значительной степени на периферии исследований. А если оные и осуществляются, то в таких терминах, что ни о какой духовной социализации говорить не приходится. Так, Ж. Делез и Ф. Гваттари для обозначения смыслообразования использует термины «плато», «ризома», «сборка», но что лежит в их основе – не проясняют. Их главный тезис состоит в самопричинности и самопроизвольности таких смысловых «сборок» и «ризом». В работе «Капитализм и шизофрения» (1980) авторы прямо заявляют, что «сборки не перестают изменяться, они сами подвергаются трансформации» [220, с. 136]. Доведенная до беспредельности множественность смысловых конфигураций вообще уводит читателя от понимания того, как формируется духовность человека и есть ли она вообще. Если это и не шизофренический подход, то методология, которая «перестала быть», доведенная до абсурда.
В связи с этим многозначительным является признание Ж. Бодрийара о том, что «в современных условиях происходит отказ от традиционных ценностей. Сама реальность под влиянием информатизации растворяется в виртуальности, естественное – в искусственном, жизнь – в смерти. Само существование человека вовлечено в парадоксальную симулятивную систему, сама жизнь становится призрачной» [216, с. 310–313].
Поэтому нам представляется совершенно уместным сделать вывод о том, что ни современная западная психология, ни социология или философия по большому счету не берут в расчет то фундаментальное обстоятельство, что человек – это существо духовное. Прагматизм западной гуманитарной науки сегодня превзошел все мыслимые границы. Фетишизация меркантильного начала в человеке представляется ярчайшей ее характеристикой. Но в таком случае правомерно вести речь не о человеке как таковом, а о некоем гомункулусе, отраженном в кривом зеркале наукообразной фразеологии.
Мы же исходим из совершенно иной предпосылки, согласно которой гоминид становится человеком в той мере, в которой он осваивает, усваивает и развивает (усовершенствует) ценности духовной культуры. Человекообразное существо или шишковидная обезьяна – это недочеловек, предчеловек. Кстати, весьма интересен и вывод В. Мерцалова о том, что «современный человек занимает отнюдь не верхнюю, как принято думать, а лишь промежуточную ступень на «лестнице» своей эволюции. Происхождение человека еще не завершилось» [235]. Учитывая состояние его духовной социализации в современных условиях, с этим суждением можно согласиться.
Поэтому объект нашего исследования – личность, а предмет нашего анализа не исчерпывается природой гоминида, он непосредственно касается природы человека. А природа человека «схвачена» в его духовности, а отнюдь не в его животности. Поэтому возникает вопрос об определении места и роли духовности в иерархии подлинно человеческой природы. Для ответа на этот вопрос необходимо обратиться к поведению человека, к его поступку. Философия поступка есть отражение роли духовности в жизни человека. Вне такой философии нет и не может быть поступка. Речь идет не о психосемантике, достаточно активно исследуемой в современной психологии [234, 261], а именно о философии, являющейся основанием для формирования мировоззрения личности. Поскольку животные не обладают способностью к поступку как осмысленному действию, детерминированному ценностными ориентациями, поскольку у них нет духовности и сознания, они мало чем отличаются от предчеловека – от гоминида. Иное дело – человек, т. е. живой организм, наделенный духом и сознанием, которые детерминируют его поведение. «Слепота некоторых людей к моральным правилам – это почти то же самое, что недостаток здоровья или ума. Отсюда мы можем заключить,