– Я понимаю, – прервала она, – что веду себя назойливо. Мне очень неловко доставлять вам столько хлопот, но… но… – Она быстро повернулась и указала на берег: – Видите тот большой бревенчатый дом? Вон между соснами и рекой? Я родилась в этом доме.
– В таком случае я, пожалуй, и сам бы очень торопился, – сочувственно пробормотал офицер, проводя ее через толпу, теснившуюся на палубе.
Все мешали друг другу, и притом не было ни одного человека, который не объявил бы об этом во всеуслышание. Тысячи золотоискателей требовали немедленной выгрузки на берег своей поклажи. Из глубины зияющих люков пронзительно свистящие паровые подъемные краны беспрерывно выхватывали груз и сбрасывали на большие плоскодонные лодки, со всех сторон окружавшие пароход. На каждой из этих лодок толпа вспотевших людей судорожно хваталась за свешивающиеся стропы и разбрасывала кругом тюки и ящики в лихорадочных поисках своего добра. Иные, перегнувшись через поручни палубы, крича, размахивали багажными квитанциями. Иногда два или три человека сразу предъявляли права на один и тот же предмет, и тогда поднимался отчаянный спор. Вещи с клеймом «два круга» и «круг и точка» вызывали бесконечные пререкания, а на каждую ручную пилу находилась дюжина претендентов.
– Ревизор говорит, что он сойдет с ума, – сказал старший офицер, помогая Фроне Уэлз спуститься к трапу, – портовые чиновники вернули груз пассажирам и бросили работу. Но все-таки нам повезло больше, чем «Вифлеемской Звезде», – заверил он Фрону, указывая на пароход, бросивший якорь в четверти мили от них. – У половины его пассажиров есть вьючные лошади, чтобы добраться до Скагуэя и Белого Ущелья, а остальные направляются через Чилкут. Портовые чиновники подняли бунт, и теперь там абсолютное бездействие.
– Эй, вы! – закричал он, подавая знак белому баркасу «Уайтхолл», который скромно качался на волнах за линией скучившихся лодок.
Пытаясь проскочить, крошечный баркас храбро поплыл к огромной барже. Но лодочник неудачно бросил бечеву и попал в ворот. Баркас повернулся на месте и остановился.
– Берегись! – крикнул старший офицер.
Два семидесятифутовых каноэ, переполненные людьми и грузом, отчалили от кормы и понеслись на всех парусах. Одно из них сразу же направилось к пристани, а другое притиснуло баркас к барже. Лодочник успел вовремя поднять весла, но его маленькое суденышко затрещало и, казалось, вот-вот будет раздавлено. Вскочив на ноги, он в коротких, но сильных выражениях послал проклятие всем находившимся в каноэ и на барже. Какой-то человек свесился через борт баржи и ответил ему не менее красноречиво, между тем как находящиеся в каноэ белые и индейцы залились насмешливым хохотом.
– Эй ты, маргаритка[1]! – закричал один из них. – Отчего ты не научился грести?
Кулак лодочника попал насмешнику прямо в подбородок и, оглушив, отбросил его на кучу сваленных товаров. Не довольствуясь столь кратким ответом, лодочник собрался было действовать и дальше. Однако ближайший к нему старатель схватился за револьвер, который, к счастью, застрял в новой кожаной кобуре. Его товарищи-золотоискатели, смеясь, ожидали исхода стычки. Но каноэ двинулось вперед, и индеец-рулевой, ударив лодочника концом своего весла в грудь, опрокинул его на дно баркаса.
Когда разразившаяся буря проклятий и богохульств, казалось, неминуемо приведет к жестокой драке или даже к убийству, старший офицер украдкой взглянул на девушку, стоявшую с ним рядом. Он ожидал увидеть на ее лице испуг и смятение и совсем не был подготовлен к тому, что представилось его глазам. Девушка была, по-видимому, возбуждена и глубоко заинтересована.
– Прошу прощения, – начал он.
Но она прервала его, как будто недовольная его вмешательством:
– Нет, нет. Не за что. Мне очень весело. Все же я довольна, что револьвер этого человека застрял в кобуре. Если бы этого не произошло…
– Наша высадка задержалась бы. – Старший офицер засмеялся, обнаруживая свою тактичность.
– Этот человек – просто грабитель, – продолжал он, указывая на лодочника, направлявшегося в это время к ним. – Он взял двадцать долларов за то, чтобы доставить вас на берег. И сказал при этом, что, будь вы мужчиной, он взял бы двадцать пять. Он – пират, поверьте мне, и когда-нибудь ему не миновать виселицы. Двадцать долларов за получасовую работу! Подумайте только!
– Эй, вы! Полегче на поворотах! – угрожающе крикнул тот, о ком шла речь, неуклюже причаливая и опуская в воду одно весло. – По какому праву вы ругаетесь? – добавил он вызывающе, выжимая мокрый рукав своей рубашки.
– У вас недурной слух… – начал старший офицер.
– И крепкий кулак, – перебил тот.
– И язык у вас тоже хорошо подвешен.
– В моем деле без этого не обойдешься. С вами, акулами, иначе пропадешь. Так это я, стало быть, пират? Кто же тогда вы с вашей гурьбой пассажиров, стиснутых, как селедки в бочке? Берете с них двойную цену первого класса, кормите той же пищей, что и палубных пассажиров, и сваливаете их в кучу хуже, чем