Я посадил его в кресло напротив и стал выспрашивать подробности. В тот день он и рассказал мне историю, которая с ним произошла. Необычная история. Совсем нестандартная и довольно жуткая. Его мучила совесть за совершённое пассивное преступление. И, в конце концов, он дал мне право рассказать его историю другим.
Для чего я это делаю? Во-первых, это часть моей работы. Я знаю, что Сергею станет легче от этого. Здоровье моих пациентов для меня всегда важно. Я врач и должен делать свою работу хорошо. Моя задача – чтобы мои клиенты получали ожидаемый результат. Во-вторых, история Сергея очень необычная. Она вполне сгодится для сюжета интересного литературного произведения, хотя меня могут и раскритиковать за подобное высказывание, потому что история эта произошла на самом деле. И в ней есть жертвы, есть пострадавшие. Есть те, кто наверняка до сих пор не может оправиться от пережитого. И, наконец, в-третьих, эта история довольно поучительная: возникает много вопросов, как бы повёл себя другой человек на месте тех, кто стал участником зловещих событий.
Когда Сергей сел напротив меня, я, имея достаточный опты работы, сразу увидел, что его переполняет желание выговориться. Это не редкость для моей сферы деятельности. Поэтому я не перебил его практически ни разу за весь рассказ. Нельзя было не заметить также и то, что во время повествования он целиком и полностью погрузился в свою историю, в своё прошлое.
– Скажите, доктор, – начал он, – может человек спонтанно совершить поступок, который прежде для него казался чуждым и неприемлемым?
– Теоретически может, – ответил я. – Но, скорее всего, это какой-то поступок, над которым человек прежде не задумывался. Не рассматривал даже в теории.
Сергей посмотрел так, будто его осенила мысль:
– Точно! – встревожено воскликнул он. – Я не думал об этом раньше. Я только фантазировал о шлепках и наказаниях…
Я прервал его и попросил начать сначала, чтобы уяснить, что произошло.
Он начал свой рассказ:
– Это случилось 6 ноября 2014 года. Эта дата – день рождения сына моего друга. Ему исполнялось пять лет. Мой товарищ три года подряд праздновал день рождения ребёнка в одном и том же месте – детском заведении на четвёртом этаже одного торгового комплекса. Вы, наверное, хоть раз, да бывали в подобном месте. Зал детских игровых автоматов, далее – помещение с длинными столами, как правило, три-четыре стола. В том месте их всегда было три. Длинные, как на свадьбах. А дальше – анимационная комната, в которой развлекают детей. Так вот, в очередной раз мне пришлось прийти на эту псевдовечеринку. Почему я сказал – псевдо? Потому что эти праздники радуют только детей. Взрослые себя чувствуют на них неуютно. Никто никого не знает, ведь родители именинника приглашают, помимо своих знакомых, ещё и родителей друзей ребёнка. Те – своих знакомых тоже с детьми. И так далее. В общем, детям весело. А взрослые разбиваются на кучки по принципу «знакомые со знакомыми» и ждут, пока праздник наконец закончится.
В тот день заведение было почти что полным. Все три длинных стола заняты взрослыми и детьми. Я не считал, но на глаз было примерно пятьдесят взрослых и тридцать детей от пяти до восьми лет. Когда я пришёл в условленное время, первой, кого я заметил в помещении, была Вероника, – Сергей выдохнул воздух и несколько секунд помолчал, будто собираясь с мыслями. – Самый отвратительный ребёнок, которого я когда-либо видел. Она – дочь второго моего друга. Сколько я её знаю, а это почти семь лет, она всегда была вредным, противным, слабо контролируемым ребёнком. Я, конечно, никогда не говорил это другу. Всегда улыбался ей в его присутствии, втайне думая о том, что с большим удовольствием отвесил бы ей хороший, крепкий подзатыльник. Такой, чтобы раздался глухой хлопок от соприкосновения моей ладони с её головой. Но всё это, конечно, были мечты: на деле я ничего этого не сделал бы. Точнее… я сделал гораздо хуже…
Сергей хотел рассказать подробности, но я попросил его не терять хронологию произошедшего. Он согласился со мной и продолжил:
– Так вот, через некоторое время все были в сборе. Мы уселись за длинный стол, который стоял по центру. Рядом, справа и слева от нас, стояли такие же, за ними тоже шло празднование дня рождения. Как обычно, произнесли тост. Все чокнулись соком и начали есть. Угадайте, куда я смотрел во время того, как резал кусок мяса в своей тарелке? На неё. На восьмилетнюю Веронику, которая в свои годы так и не научилась есть вилкой и ножом. Хотя бы просто вилкой! Простите меня, доктор, но она не ела – она жрала! Её лицо было перепачкано каким-то соусом, руки, соответственно, тоже. Но она продолжала жрать, как будто это – норма. Все вокруг делали вид, что не замечают этого. А её родители – мой друг и его жена, как обычно, предпочитали думать, что в этом нет ничего страшного: она ведь ещё ребёнок. Но она восьмилетний ребёнок! У неё всё нормально с головой, она не олигофрен. Так почему она себя так ведёт? Я смотрел на неё, и она словно знала, что не просто действует мне на нервы, а бесит, выводит меня из себя. Я решил, что лучше всего будет перевести взгляд в другую