Когда раздались первые выстрелы, мы сидели на пепельно-сером песке океанской отмели, хрумкали чипсы и запивали их хорошо охлажденным пивом «Миллуоки Олд» из принесенной полчаса назад упаковки. Ничто вокруг не предвещало беды. Огромное солнце садилось прямо в воду, заливая расплавленным золотом маленький коралловый остров в километре от берега, и угрюмые темные скалы будто растворялись в пылающей водной ряби. Тот, кто хотя бы однажды видел океанский прибой – широкий и могучий даже в самую тихую безветренную погоду, – тот никогда не перепутает его с обычными волнами, накатывающими на берег любого из внутренних морей, как нельзя перепутать тяжелые вздохи тигра в темноте джунглей с уютным посапыванием домашнего кота. Однако и дыхание океана в тот вечер было ровным, спокойным, умиротворяющим.
Татьяна вздрогнула, конечно, от первого резкого звука, но даже она не обернулась, только руки ее и спина напряглись на какую-то секунду. А я и вовсе с непонятной уверенностью сразу сказал себе: «Ерунда. Вся эта пальба не имеет к нам ровным счетом никакого отношения». Меж тем моя правая ладонь, жившая собственной, совершенно отдельной жизнью, нырнула в карман пиджака и привычно нащупала там теплую рубчатую рукоятку старенького «ТТ». На дне большой спортивной сумки валялась еще и «беретта» – полегче, поудобнее, поскорострельнее, – но ввязываться в боевые действия приходилось, мягко говоря, не часто, и под одеждой я постоянно носил с собою именно любимый «ТТ» – скорее как талисман, чем как средство самозащиты.
– Ну, и для чего я сюда приехал?
Мне пришло в голову, что пора, наконец, поинтересоваться и этим.
– Для того же, для чего и я, – сказала Татьяна. – Чтобы все начинать сначала. С нуля.
Это было слишком общо, я ждал продолжения.
Кажется, меня доставили сюда на вертолете. Точно я уже ничего не мог вспомнить. Хотя в баре «боинга» за обедом выпил совсем немного хорошего ирландского виски, а в вертолете – и того меньше – рюмочку текилы с лимоном и солью, как полагается. Впрочем, я насыпал крупные кристаллы между большим и указательным пальцами и выдавливал сок из несчастного фрукта только из уважения к двум летевшим вместе с нами мексиканцам. На самом деле я всегда восхищаюсь изысканным и ни на что не похожим вкусом настоящей серебряной текилы и совершенно не понимаю, для чего нужно глушить тонкий букет агавы грубо-контрастным впечатлением от соленого цитруса.
Потом, от места посадки, мы, кажется, ехали с Татьяной на лошадях, которых позже привязали к столбам, торчащим из песка посреди пляжа. Кажется, довольно долго целовались, прежде чем опустились в шезлонги и начали пить пиво. Однако целовались мы еще и раньше, едва только встретились, и было это совсем неплохо, даже здорово, хотелось поскорей остаться вдвоем, неважно где, только бы вдвоем, без свидетелей… А вот поговорить как раз и не успели.
– Начать с нуля, – повторила Татьяна, потом выдержала солидную, по-актерски эффектную паузу и грустно сообщила: – Трахаться сегодня не будем.
– Хорошо, – сказал я рассеянно.
Теперь, на вечереющем пляже я как-то совсем не думал об этом. Странно.
– Чего ж тут хорошего? – удивилась Татьяна. – Просто времени, похоже, не остается.
Я вздрогнул от ее последней реплики. Я вдруг вспомнил с магнитофонной точностью, что мы повторяем слово в слово собственный исторический диалог трехлетней давности. Однако для продолжения давнего спектакля требовался, как минимум, еще один персонаж, который сейчас отсутствовал.
Я привлек Татьяну к себе и прошептал:
– Я снова люблю тебя! Как тогда. Слышишь? Мне достаточно, чтобы ты просто сидела рядом.
– Врешь ты все, поросенок, – улыбнулась она.
– Не-а, – я помотал головой. – Рассказывай. Рассказывай, наконец, что случилось.
Солнце уже почти целиком ухнуло в океан, коралловый остров сделался похож на несчастного черного жука, угодившего в еще не остывшее апельсиновое желе. А за нашими спинами продолжали стрелять. Однако вместо подробных объяснений происходящего мне довелось услышать от Татьяны лишь несколько странных сентенций, одна загадочнее другой:
– Два года назад наша хваленая Международная служба контроля, она же Служба ИКС фактически прекратила существование, – поведала она, словно это было какое-то откровение или фраза, имеющая ритуальный смысл. – Служба почила в бозе вослед за своим российским филиалом. Но МСК или ИКС – это только имя, пустой звук в тишине. Организацию можно назвать и службой «игрек» и даже службой «зет», намекая на первую букву слова «зеро». Служба может превратиться в нуль, в дым, в ничто, но мы, Причастные, с этого нуля начнем и пойдем дальше. Понимаешь?
– Нет, – честно признался я. – Не понимаю.
– А все очень просто. Причастные – это ведь не звание и не должность, это… как национальность, даже еще глубже – как принадлежность к биологическому виду в животном мире. Поэтому Причастные и не могут отказаться от своей миссии, – терпеливо объяснила Татьяна и добавила: – Даже если они сидят