живцев. Связано было все его благополучие с весьма заметным постом в областной администрации. Заведовал он размещением государственных заказов и перераспределением бюджетных денег на самые разные муниципальные нужды. В связи с чем к рукам его прилипало множество отпечатков других рук не менее важных должностных лиц, его здоровьем всегда интересовались, все ему улыбались при встрече и практически всегда первому тянули руку. Был он рукопожатием для всех в его ведомстве и далеко даже за его пределами как вниз по должностной лестнице так и вверх. Но случилась с его руками беда. Проснувшись однажды утром, рядом с мирно спящей женой опостылевшей, но ради приличия, какого то внутреннего стержня не дававшему Семену Алексеевичу расправиться во весь рост, оставленной рядом уже более как 15 лет, он откинул мягкое одеяло в сторону, попытавшись поднять веки но справившись лишь на треть, поднялся и с чуть приоткрытыми глазами отправился в ванную по пути пытаясь поглубже засунуть правую ногу в неподатливый тапок. Он прошлепал шаркая ногами по паркету в ванную, потянул за дверь, открыл, в ванной пошлепал уже по дорогому итальянскому кафелю и все так же – с чуть приоткрытыми глазами предстал перед зеркалом. Увиденное внушало оптимизм его смягченной многолетним заискиванием душе. Он улыбнулся сам себе, и протянул руки к крану с водой… Секундное замешательство. Оно переросло в трех-секундное. Затем в пяти-секундное. И наконец, с усилием, не справившись сразу с двумя, но хотя б с одним, приоткрыв еще на треть левый глаз, он улыбнулся и отбросив сомнения, сославшись на обман зрения, дернул рукой за кран. Замешательство вызванное еще не до конца проснувшимся и адекватным мозгом, переросло в удивление, а слух был порезан скрипом, усиленным ранним часом до жуткого скрежета, от чего наморщился лоб его и нос. Подумав что царапает дорогой смеситель, Семен Алексеевич остановился и больше не тянул руку на себя. Благодушное настроение сменилось удивлением, граничащим с некоторым озорством. Надо понять его состояние, только что проснувшегося от сладких снов и еще не очертившим четкую грань между сном и явью, и в этом состоянии увиденное, никак не открывающимися до конца глазами вызывало у него озорное удивление. Происходящие показалось ему весьма забавным, проделкой не до конца проснувшегося сознания и потому он улыбнулся. И старательно моргнул. Пелена на мгновение спустившаяся на глаза и тут же отхлынувшая назад не разогнала чудное зрелище, и бредовая на яву, но вполне естественная во сне картинка осталась перед глазами. Он моргнул еще раз и еще. И еще. Картина была той же что и с самого начала. Сознание возвращалось к нему ото сна и тем естественнее для него становилась мысль что он все еще спит, т.к. картина перед глазами для реального мира была абсолютно ареальной, фантастической и абсурдной – перед глазами его была самая обычная пила, которую он положил на рукоять смесителя и в попытке открыть кран. Пила была свежей, с яркой блестящей сталью, отбрасывающей множество блестящих искорок в разные стороны, с ровными, ни разу не тронутыми зубьями без единой зазубринки, растущей прямо из кисти. Причем между живой плотью и сталью не было сколь нибудь искусственного, неестественного шва, разрыва или раны. Переход казался врожденным – столь естественным и обычным, как переход от шеи к голове. Как будто он был там всегда и был заложен природой. Так и должно быть и он абсолютно естественен. Семен Алексеевич поднял руки вверх и увидел что они абсолютно одинаковы. Вместо и левой и правой руки у него были стальные, зубчатые полотна. Даже поковырять в носу нечем. Кистей обычных человеческих рук как y большинства людей: соседей, родственников, сослуживцев – не было. Это были самые настоящие пилы, которыми только можно было дрова пилить, словно дешевым лобзиком. Все еще не веря своим глазам, широко открывая их и с силой закрывая назад, хлопая ресницами с такой силой, что глухие хлопки отражаясь от стен попадали в уши. От улыбки не осталось и следа. Губы изогнулись в обратную сторону, глаза округлились а все лицо его съежилось и уехало куда-то на затылок. Гримаса ужаса и брезгливости исказила всю его внешность. Он бросился прочь от зеркала. Все его полусонное состояние растворилось в абсурдной реальности, даже робкая надежда на неудачное сновидение оставила его и только ужас заполонил все его сознание. Он уже не обращал внимание на липкие веки, на звон в ушах – перед глазами были только сверкающие полотна, по одному на каждой руке. Которыми он двигал прямо у себя перед лицом – вверх вниз, вверх вниз, как пираты из мультфильмов ударяют ножами друг о друга наступая на беззащитную жертву. В голове уже начались метаться мысли как с этим жить – если чесать за ухом возможно было еще даже удобнее, управлять машиной можно заставить шофера или жену, то с у унитазом было сложнее. И с полотенцем. А как кушать? И самое главное – как выполнять служебные обязанности: подписывать документы, пожимать нужные руки, перекладывать многочисленные бумажки с места на место? Или даже вообще – показаться в таком виде среди людей? Он уже начал придумывать как бы приобрести специальные варежки, или футляры, возможно даже небольшой апгрейд, а то правая пила выглядит как то крупнее и длиннее что ли… левой. Размышления эти немного отвлекли от ужаса данной ситуации и совсем немного липкий страх отступил. И – внезапный шум – за спиной его отвлек от напряженных размышлений. Это была Вера, жена его.
