– Поздно, – не поворачиваясь, многозначительно согласился Полынцев. – Поздно. И никто не извинит.
Самодовольная улыбка у Самохи укоротилась. – Не понял. В каком это смысле?
Хозяин не ответил. Правая, горделиво вскинутая бровь его, подрагивала чёрною подковкой.
– Проходи, – уже погромче пригласил хозяин. – Чего там расшиперился.
Услышав странный голос – ледяные, низкие регистры – сосед насторожился.
– Так я, может, не вовремя? – Нет, в самый раз. Присаживайся.
Сосед увидел бледное лицо, обрамлённое чёрно-серебристой каймой бородки.
– А что случилось?
Полынцев погонял по скулам желваки – бородка запрыгала. Глубоко и надсадно вдохнув и выдохнув, как человек, только что вынырнувший из воды, он хрипловато проговорил:
– Звонили… Бывшая моя…
– Жена, что ли? – Самоха отчего-то улыбнулся. – Ну и что она?
– Да ничего. – Полынцев опустил тяжёлые глаза. – Сказала, чтоб ты меньше скалился.
Покусывая верхнюю губу, похожую на заячью, сосед в недоумении пожал плечами.
– Ну, извини. – Сосед собирался уходить.
– Постой! – Полынцев подошёл к нему. – Ты что хотел? Чего сияешь?
– Да ладно, в другой раз…
– Другого раза может и не быть. Я уезжаю.
– Да? И с чего это вдруг? – Сосед бестолково похлопал глазами. – И далеко?
– В Ленинград.
И опять Самоха улыбнулся – заячья губа растянулась под коротким, но широким носом.
– Ты хочешь сказать, в Петербург? – Он поллитровку поставил на середину пустого стола. – А я контракт сегодня подписал. Американцы дали «добро».
– Ну, вот и славненько. Давай отметим. – Полынцев стаканами звякнул, выставляя на стол. – Значит, сельское хозяйство будет на подъёме?
– Будет. Куда денется? – Самоха присматривался к нему. – А что случилось-то? Можешь сказать?
Известково-бледное лицо хозяина стало ещё бледней. – Давай сначала врежем…
– Лады! – Сосед проворно скинул верхнюю одежду и подсел к небольшому самодельному столу.
Через минуту-другую на клеёнчатой скатерти мерцала трёхлитровая банка с огурцами, банка с мёдом, баночка с горчицей; хлеб нарезан по-мужицки – ноздревато-крупными ржаными ломтями.
– Отличный мёд, алтайский, – равнодушно похвалил хозяин, разливая по стаканам.
У Самохи глаза увеличились вдвое, когда хозяин выпил, забывая чокнуться и, перепутав банки, стал на хлеб намазывать горчицу и уплетать её в качестве мёда.
– Видно, сильно по мозгам шарахнуло, – вслух подумал сосед и скривился так, словно тоже горчицы налопался.
– Шарахнуло, так шарахнуло! – Полынцев губы вытер рукавом. – Ну, давай по второй.
Семён покачал головой.
– И за что же мы пьём такими ударными темпами?
– За твой контракт.
– Да брось! Ты что как маленький?
– Да нет, я, кажется, сегодня повзрослел. – Мысли в голове Полынцева продолжали метаться как рваные листочки за окном. – Значит, говоришь, тебе дают «добро»?.. Ну, это хорошо… А ты займёшь мне денег?
Сосед поправил галстук, которым недавно стал себя хомутать – хлебная крошка с галстука упала.
– А сколько тебе? И зачем?
– Мне надо срочно лететь. – Полынцев угрюмо посмотрел за окно. – Хочу разобраться с козлами…
– Сельским хозяйством тоже заняться решил? – не без ехидства спросил Самоха, недовольный тем, что с ним играют в прятки.
– Да-да. – Полынцев ухмыльнулся. – Капусту для козлов буду сажать на асфальте.
Почуяв что-то неладное, Самоха насторожился:
– А самого не посадят?
Глаза хозяина, блуждавшие по комнате, будто по тёмному лесу, остановились на охотничьем остром ноже, мерцающем посредине стола.
– Не исключаю такой возможности.
Сделав губы трубочкой, Самоха присвистнул.
– И как же после этого я тебе займу?
– Элементарно. – Полынцев твёрдо посмотрел ему в глаза. – Я расскажу – и ты займёшь. Если не козёл…
– Слушай! – Самоха резко поднялся. – Ты следи за базаром! А то ведь можно и схлопотать…
И Полынцев поднялся, только не спеша, лениво. Распрямившись, он демонстративно подставил скулу, отороченную бородкой.
– Бей, – произнёс равнодушно. – Чего рот разинул? – Да пошёл ты!.. – Сердито сверкая глазами, Самоха тяпнул водки, хотел что-то сказать, но промолчал.
Дверь за ним с тихим скрипом закрылась, будто всхлипнула.
Глава 2
Звали его Фёдор Поликарлович; такое удивительное отчество в документы по ошибке влепили – вместо Поликарповича. Какое-то время отец