К слову, Тихон мог бы быть, как сейчас говорят, «шефом» в любом ресторане не только губернском, но и берите выше. Многие дивились тому, что он довольствуется скромным жалованием в сравнении с тем, что мог бы иметь. Однако же Тихон настаивал, что всем вполне доволен, а лишней суеты в его годы не хочется. Я же подозревал, что все это обусловлено благодарностью за давнишнее одно дело, когда мне довелось, не сочтите за нескромность, спасти тогда молодого еще поваренка от лютой смерти. Но об этом как-нибудь в другой раз.
А пока все любовались закатом и лакомились замечательными кремовыми пирожными с чаем.
Как-то незаметно разговор зашел о мистике. Я, занятый своими мыслями, не заметил, кто поднял эту тему. Но, думаю, это уж верно была Анфиса Павловна. Ее пристрастие ко всякой бесовщине уже давно стало анекдотом в нашем обществе.
– Тут вы не скажите, Константин Александрович, – качнула она премилой головкой. – Есть вещи, которых нам, людям, прознать не дано. Даже вон, Иван Иванович, и тот не разгадал бы, доведись ему расследовать. А уж вам-то и подавно.
При этих словах говорившая их так чарующе улыбнулась, что уже хмурившийся было граф передумал оскорбляться и улыбнулся в ответ.
– Что я там не смог бы расследовать? – спросил я, заслышав свое имя.
– Да вот, – ответил раскрасневшийся, видимо из-за ускользнувшего от моего внимания спора, Прокопий Анисимович, купец Платицин, конечно известный читателю. – Да вот, Мария Андреевна рассказывала нам о том, что в имении своем построила новый коровник. Однако ж скотина в нем не приживается…
– Весь молодняк падет, что ни делай! – незамедлительно встряла пухлощекая, похожая на сдобную булочку, помещица Кузякина, славная и добрая женщина, однако ж обладавшая даром сводить всех с ума своею болтовнёю.
Поэтому Прокопий Анисимович весьма своевременно пресек ее жестом руки и словами:
– Любезная Мария Андреевна, это мы уж слыхали!..
И продолжил:
– Стало быть, падет молодняк и все тут! Вот она и высказала предположение, что место там не подходящее. Анфиса Павловна согласилась и сказала, что в некоторых местах не то что коровник ставить, даже просто проходить нельзя. Мол, есть места проклятые, где естественные законы не действуют. Тут мы и заспорили.
– Бросьте вы эту чертовщину, – отмахнулся рассудительный Лука Павлович Моисеев, наш почтеннейший начальник почтово-телеграфной конторы и первый в городе ревнитель наук. – Вон, в запрошлом году купец Федякин поставил дом на месте старого, давным-давно сгинувшего, кладбища. Ведь предупреждали его – вредные миазмы, источаемые разлагающимися телами, действуют, наверное, сотни лет. Не послушал. И вот, пожалуйте! – все семейство его беспрестанно болеет, а самого Федякина перед Крещением на погост отнесли.
– Какие там миазмы! – передразнила скучного почтмейстера Анфиса Павловна. – И без миазмов на старом кладбище много чего, а вернее кого, – особо оговорилась она, – что способно свести на тот свет. Однако с кладбищем оно понятно. Но как быть с домом? Там ведь никаких захоронений нет. А значит, и миазмов быть не может!
– Анфиса Павловна говорит о доме купцов Платициных, – сочла нужным уточнить моя жена Елена Александровна. Она, несмотря на то, что весь вечер разговаривала с инженером-путейцем Меринским, новичком нашего собрания, лишь одна заметила, что я отвлекся и мало понимал о происходящем. И, оборотясь к своему собеседнику, не знакомому еще вполне с нашей местностью, пустилась в более пространные пояснения:
– Видите ли, Феликс Илларионович, в нашем городе целых четыре семейства купцов Платициных. Они все приходятся друг другу дальними родственниками. Однако было еще одно семейство. Но оно уже давно пресеклось. Вот об их доме и идет речь.
Разумеется, говорить о неприятных событиях рода Платициных в присутствии его представителя, моя супруга сочла несколько бестактным, и взглядом предложила Прокопий Анисимович продолжить. Тот кивнул, в знак признательности, и, поставив чашку на стол, заговорил:
– Да, было такое. Годов с полста тому, пожалуй. Максим Кузьмич был богатейшим на весь уезд, а то и на губернию, купцом. Это по большей части на его пожертвования воздвигнут наш знаменитый собор. А рядом была его же обширная усадьба. Надобно заметить, что род наш в те времена был привержен сектантству, а именно скопчеству. Эта членовредительская ересь тогда по всему уезду, ежели не сказать – губернии, процветала. Вот Максим Кузьмич и был ихним кормчим. Так, стало быть, именовался у них руководитель секты. Дело было громкое, – обвел он взглядом присутствующих. Те согласно закивали. – Родственничка моего сослали. А пять домов с надворными строениями, что составляли усадьбу, перешли к внучатому племяннику кормчего. И вот лет двадцать назад наследника кормчего Максима Кузьмича и всю его семью постигла страшная участь – однажды по утру все они были найдены мертвыми в подвале одного из домов, в котором, по преданию, во времена оные творили свои мрачные мессы сектанты. Непонятная и страшная смерть постигла самого Ивана Поликарповича, его супругу и двух сыновей, исключая