дня появления в доме Верзилиных оценил по достоинству красоту Эмилии Александровны и стал за ней ухаживать. Мария Ивановна отнеслась к его ухаживанию за ее старшей дочерью с полной благосклонностью, да и сама m-ll Эмилия была не прочь поощрить его искательство. В. И. Чиляев положительно удостоверял, что она сначала была даже слишком благосклонна к Михаилу Юрьевичу. Все было сделано с ее стороны, чтобы завлечь «петербургского льва», несмотря на его некрасивость. Взгляд ее был нежен, беседа интимна, разговор кроток (она называла его просто Мишель), прогулки и тет-а-тет продолжительны, и счастье, казалось, было уж близко… как вдруг девица переменила фронт. Ее внимание привлек другой, более красивый и обаятельный мужчина. Мужчина этот был Николай Соломонович Мартынов… И он не задумываясь подал ей руку, и антагонизм соперников обострился. Было ли это сделано с целью испытания привязанности Михаила Юрьевича или же с намерением подвигнуть его на решительный шаг, или же, наконец, просто по ветрености и сердечному влечению к красавцу Мартынову, – осталось тайною Эмилии Александровны. Но факт предпочтения Лермонтову Мартынова – факт непреложный: он заявлен таким компетентным и беспристрастным лицом, как В. И. Чиляев. С этого времени, именно с конца июня, и началось со стороны Лермонтова усиленное бомбардирование эпиграммами и карикатурами Мартынова и самое тонкое и любезное поддразнивание m-ll Верзилии, как он стал называть Эмилию, соединив в этом названии начало фамилии ее отца «Верз» и конец ее имени «илия».
Р. Белов.
Эмилия Клингенберг
В своих воспоминаниях Эмилия Клингенберг (в дальнейшем Шан-Гирей) так описывает ее отношения с Лермонтовым в Пятигорске:
«В мае месяце 1841 года М. Ю. Лермонтов приехал в Пятигорск и был представлен нам в числе прочей молодежи. Он нисколько не ухаживал за мной, а находил особенное удовольствие me taquiner. Я отделывалась как могла то шуткою, то молчаньем, ему же крепко хотелось меня рассердить; я долго не поддавалась, наконец это мне надоело, и я однажды сказала Лермонтову, что не буду с ним говорить и прошу его оставить меня в покое. Но, по-видимому, игра эта его забавляла просто от нечего делать, и он не переставал меня злить. Однажды он довел меня почти до слез; я вспылила и сказала, что, ежели б я была мужчина, я бы не вызвала его на дуэль, а убила бы его из-за угла в упор. Он как будто остался доволен, что наконец вывел меня из терпения, просил прощенья, и мы помирились, конечно, не надолго.
Г. Г. Гагарин
Сестры Аграфена и Надежда Верзилины
Как-то раз ездили верхом большим обществом в колонку Каррас. Неугомонный Лермонтов предложил мне пари à discrétion [на что угодно. – фр.], что на обратном пути будет ехать рядом со мною, что ему редко удавалось. Возвращались мы поздно, и я, садясь на лошадь, шепнула старику Зельмицу и юнкеру Бенкендорфу, чтобы они ехали подле меня и не отставали. Лермонтов ехал сзади и все время зло шутил на мой счет. Я сердилась, но молчала. На другой день, утром рано, уезжая в Железноводск, он прислал
