Великие проповедники, сумевшие увлечь народ, несомненно, обладали великими же литературными дарованиями. Евангелисты немного сделали бы для распространения истины, открывшейся Христу, не будь они гениальными писателями. К сожалению, столь же часто, если не чаще, дар слова бывал отпущен и злодеям, и шарлатанам, и недальновидным, ограниченным глупцам, жаждущим общего блага. Последние бывали даже более опасны, чем заурядные негодяи, – наркотик тем более ужасен, чем естественней он включается в обмен веществ, особенно если и употребление его приятно.
Впрочем, об этом еще будет случай здесь порассуждать. Ведь то, что есть предмет моего рассказа, – не более чем реальная иллюстрация вышесказанной мысли.
Они явились прямо в институт. В лаборатории зазвонил телефон, я снял трубку и услышал голос нашего начальника отдела кадров – сварливый голос в сущности уже довольно беззлобного вдового старика, чьи наивные хитрости и интриги давно побледнели рядом с элегантным людоедством моих молодых и ученых коллег.
– Юра, – обратился он ко мне на «ты» по праву старшего, – зайди ко мне, пожалуйста.
– Попозже, – довольно небрежно ответил я. Идти через все здание не хотелось, к тому же на столе лежала куча неподписанных таблиц, а до обеда я решил обязательно полностью с ними разделаться. Старик же для меня давно не представлял никакой власти, даже по части характеристики: надо будет – так и без его благоволения подпишу и поеду… Но голос Аверьяна Павловича стал одновременно и тверд, и искателен почему-то:
– Зайди, я тебя ведь прошу. Сейчас зайди, слышишь?
Выражаясь гораздо более энергично, чем того заслуживала ситуация и чем принято при дамах – правда, у нас в институте, как и во многих такого рода заведениях, уже давно было принято и при дамах, – я отправился в кадры. Я вылез из-за стола, выскочил из лаборатории, слетел по короткой лестнице на пол-этажа и понесся по длинному коридору. Грязно-бирюзовые присутственные стены, вечно мигающие полусломанные лампы дневного света и архаические ковровые дорожки, застеленные полотном с грязными следами, придавали нашему институту вид самой что ни на есть заштатной конторы из глухо провинциальных. А между тем это был академический институт, и иностранные делегации изумлялись, не умея совместить проблемы, которыми мы занимались, имена и степени сотрудников с интерьерами институтских коридоров, а особенно буфета и уборных. Сортиры у нас были выдающиеся даже по отечественным меркам.
В кабинете у Аверьяна из-за гигантского сейфа мне навстречу поднялись со стульев двое. Один из них шагнул вперед и удивительно ловко произвел сразу несколько движений: правую руку он протянул для пожатия, на которое я машинально ответил, левой откуда-то вытащил и, развернув, на мгновение близко поднес к моему лицу довольно большое удостоверение, в котором я не успел прочесть ни имени-отчества, ни фамилии, ни должности – ничего, только организацию, тут же удостоверение спрятал и, не отпуская правой моей руки, своей левой повел в сторону товарища, невнятно назвав его, одновременно стал сам садиться, потянув и меня книзу, так что и я оказался на стуле. Тут же сел и второй, и вдвоем они образовали как бы коротенький полукруг, в фокусе которого сидел я.
Аверьяна, когда я оглянулся, в кабинете уже не было. Только валялись на его столе какие-то приказы да стояла полуоткрытая жестяная коробочка со штемпельной подушечкой.
Я почувствовал, что лицо мое обрело давно не посещавшее его выражение. Мол, что ж тут такого, ничего особенного, мы люди опытные, понимаем все насквозь, и в визите таком нет ничего удивительного, дело естественное и даже необходимое, хотя, конечно, и не без комического оттенка… Примерно такое выражение: ну, ребята, давайте послушаем, чего вы расскажете…
– Юрий Ильич, – сказал, старательно улыбаясь, тот, что пожимал руку, – ну пришли мы послушать, что вы нам расскажете.
Вопрос был удивительно прям и в то же время абсолютно бессмыслен, поэтому мне и думать не пришлось, чтобы ответить.
– А собственно, о чем? Простите, имя-отчество ваше не расслышал… и товарища вашего…
– Игорь Васильевич! Это я виноват, голос у меня тихий, да и дикция не очень… Игорь Васильевич я. Простите уж нас, что отрываем… А это вот, прошу любить и жаловать, молодой наш товарищ, начинающий, можно сказать, стажер, я-то уж давно, а он начинает только. Сергей Иванович, его и без отчества можно, молодой еще, а мы думали-думали, к кому бы нам обратиться, и вот решили к вам, вы понимаете, мы, конечно, сначала все узнали, о вас люди, Юрий Ильич, исключительно с уважением отзываются, мы бы к другому еще раз пять подумали, прежде чем обратиться…
– И совсем бы, наверное, не обратились, – вставил Сергей Иванович. Игорь Васильевич заткнулся и вдруг отчаянно захохотал.
– Ха-ха-ха, ох, насмешил, Сергей, ох… И конечно, ведь он прав, Юрий Ильич, и совсем бы не обратились, но вас здесь все в институте исключительно уважают, и руководство, и так, знаете, рядовые товарищи, исключительно хорошие отзывы, и как специалист, и по-человечески, а нам ведь тоже не хочется к кому попало обращаться, люди, вы знаете, Юрий Ильич, разные есть, одного