Дальше, по ту сторону дороги, до самого берега лежал только песок, из которого лишь в отдельных местах торчали небольшие чахлые кустики с белыми ягодами, которые никто из европейцев не решался попробовать на вкус из-за их ядовитого вида.
Справа от холма расположился шатер султана Салах-ад-Дина, предводителя сарацинского войска. Слева поставил свою большую квадратную палатку герцог Конрад Монферратский, один из вождей христианского войска, провозглашенный королем Иерусалима, еще не завоеванного крестоносцами. Впрочем, с Салах-ад-Дином можно было договориться. Переговоры шли, и султан пошел на некоторые уступки. По крайней мере, он обещал не трогать паломников, которые войдут в Иерусалим без оружия, чтобы поклониться Гробу Господню. Султан уважал свою веру, и это позволяло ему уважать чужую.
К холму, на котором высился старый кедр, каждый из предводителей противоборствующих сторон приехал с тысячей всадников и свитой приближенных. Воины выстроились у подножия холма по обе стороны дороги: крестоносцы – со стороны холма, сарацины – со стороны моря. Но никто из них не проявлял агрессивности и в бой не рвался, хотя и рассматривали потенциальных противников с любопытством. Только два рыцаря готовились к бою, один – по правую сторону, рядом с шатром султана, второй – по левую, рядом с палаткой Конрада Монферратского. Салах-ад-Дин и герцог стояли на середине склона холма в окружении свиты из знатных воинов и рыцарей и вели неторопливую беседу.
– Когда двое мужчин обнажают мечи, чтобы выяснить, кто из них сильнее, – это достойно уважения, – улыбаясь, сказал султан. – Хорошо бы и повелители научились решать споры между собой личным поединком. Что ты думаешь по этому поводу, герцог?
– Если учесть, что у тебя, султан, войска в несколько раз больше, чем у нас, и ты единственный ведешь его, то я был бы не против. Беда в том, что у нас в войске есть четыре короля, один император, не говоря уже о множестве герцогов и графов, каждый из которых считает главным именно себя. Один Ричард Первый чего стоит. И хотя поход официально возглавляет король Франции Филипп, Ричард позволяет себе никогда с ним не соглашаться, хотя является на самом-то деле вассалом, но всегда поступает по-своему. Если уж между своих согласия нет, то невозможно гарантировать, что поединок предводителей решил бы исход похода без войны.
– Я лично знаком с Львиным Сердцем, – возразил султан, – и отношусь к нему с большим уважением. При всех странностях его характера, Ричард человек несомненной отваги. А уже одно это вызывает восхищение. В прошлом году он атаковал мое войско, числом превосходившим его в десять раз, десятью тысячами против ста. И обратил в бегство моих воинов. Предводитель колонны посчитал, что на него напал передовой отряд, а остальные окружают с боков. Местность вокруг была холмистая, и незаметно «взять в клещи» было не сложно. Назови мне хоть одного, кто способен на такое[1]…
– У нас много отважных рыцарей. Но большинство вместе с отвагой обладает здравым рассудком, в чем королю Ричарду иногда приходится отказывать… Но я вижу, что граф де Граммон готов к поединку. Готов ли твой рыцарь?
Султан улыбнулся.
– Хан Азир готов к сражению в любую минуту своей жизни. Он только и делает, что сражается, с того момента, как сел в седло. И я пока не встречал воина, который сумел бы выдержать его быстроту в бою. Он по рождению курд, как и я. И я горжусь, что у нас есть такой могучий батыр.
– Быстрота в каких-то случаях решает дело в поединке на мечах, – заметил герцог. – А граф Граммон превосходно сражается на копьях. Хотя мечом он тоже владеет недурно, редко его противник имеет возможность затем сразиться на мечах… А мы договорились, что рыцари сначала сойдутся с копьями, а потом только сразятся на мечах или любом другом оружии. Разве не так?
– Так, – согласился Салах-ад-Дин. – Но хан Азир и копье тоже взял в руки в первый раз не сегодня. Я думаю, что первую схватку он сумеет выдержать. А после этого, скажу честно, не завидую я твоему рыцарю.
– Ну-ну, – вздохнул герцог. – Ты, султан, хозяин здешних мест. Тебе и давать команду к бою… Пора уже начинать…
Под сарацинским воином был великолепный вороной конь, стремительный, как ветер, и едва прозвучал сигнал рога, как он взял с места сразу в резвый галоп. Хан Азир был одет в легкую чешуйчатую броню, которая не мешала двигаться ни коню, ни всаднику. Под графом Граммоном был тяжеловесный белый жеребец, способный своей грудью