– Бельтайн, – отозвался Бойс, водя в воздухе плеткой, как кистью, – день лета, день любви, день плодородия. Мы едем на холм, Милле, на вершине которого вздымается древний кромлех. В доисторические времена там приносили кровавые жертвы друиды. Со Средневековья там празднуют свои шабаши наши родные ведьмы. Сегодня они соберутся опять.
Кони вступили в быстрый поток, пересекающий долину наискось. Копыта зацокали по меловому дну. Миновали реку, въехали в редкий лесок.
– Смотри! – Бойс концом плетки указал направление. Милле отвел от лица ветвь и увидел впереди мерцание огней, услышал пение.
– Ведьмы поют, водят хороводы. Сегодня грань между прошлым и будущим тонка, пали преграды, мертвецы потоком хлынули в мир живых, чтобы танцевать и веселиться. Пляшет воскресшая Рианнон, пляшет Зеленый Джек. Паки, гномы, эльфы, призраки, вампиры, духи, и фавны. Гремит гобой, кипит сидр. Пылают костры. Скоро выйдет из леса король-олень. Скоро будет избрана Майская Королева. Сгорит Плетеный Человек. Видишь, Милле? Слышишь? Шабаш! Ха-а!
Бойс хлестнул коня и помчался вперед. Моргана рванула следом, Милле с трудом удержался в седле. Сотрясаясь от бешеной скачки, на них надвигался курган, увенчанный каменной короной, обвитый кольцами костров, гремящий музыкой и барабанным боем.
Бойс первым подлетел к холму, въехал вверх по склону, спрыгнул с седла, кому-то кинул поводья, что-то радостно закричал в разношерстную толпу. К нему подбежала девушка с распущенными волосами в мелкую кудряшку и подала кувшин. Бойс напился из него, пролив часть жидкости на рубашку, передал кувшин подъехавшему Милле. Девушка утащила его толпу танцующих.
В кувшине был сливовый сидр, который ароматил так, что перехватило дух. Пока Джон пил, мохнатое существо, похожее на грума Норри, увело прочь его кобылу. Он вытер губы рукавом и огляделся.
Бойс бессовестно лгал, перечисляя всю мыслимую и немыслимую нечисть. Не было нимф и упырей. Были обычные люди, парни и девушки, мужчины и женщины, старики и старухи. Пестрые платья, цветные шарфы, рогатые маски прыгали через костры, кружились, падали, смеялись, пели. В волосах развевались ленты, звенели бубенцы. Жарко пылали можжевеловые поленья.
Сидр был крепок, мир вокруг Милле покачнулся и поплыл. Вдруг от вращающегося с бешеной скоростью хоровода что-то отделилось. Какой-то кудлатый клубок подлетел к Джону и ударил его в грудь. Художник не устоял, засеменил назад и во весь рост растянулся на траве. Он ошалело глянул вверх – над ним стояли музыканты. Один из них, скрипач в треуголке из-под которой торчали седые букли, подмигнул Милле огненным нечеловеческим глазом и протянул руку.
Джон ухватился за нее. Рывком его поставили на ноги. Дородная грудастая женщина в старинном головном уборе несколькими ударами ладоней выбила пыль из его костюма и, забористо дыхнув винными парами, чмокнула его прямо в губы.
«Ведьма!» – юноша испуганно шарахнулся прочь от хохочущей