Иногда Сашка ходил на овощную базу разгружать вагоны с продуктами. За это давали сетку картошки или капусты да немного денег, которые уходили на оплату квартиры и прочих жилищных услуг. Как-то он пробовал звонить на работу – покаяться, но директор остался непреклонен:
– А зачем мне четвёртый оператор? Мне хватает трех. Работы у нас не так и много.
Однажды, когда на овощной базе не было работы почти целую неделю, Сашка достал охотничье ружьё, взял лыжи и ушёл в тундру. Через двенадцать часов он вернулся домой с увесистым зайцем.
Время от времени звонили знакомые дамы. Узнав, что Сашка без работы, а в холодильнике у него лишь мороз трескучий, говорили одни и те же слова:
– Никуда не уходи! – потом на столе у Сашки появлялись колбаса, хлеб, огурцы, яблоки, конфеты, пельмени в пакетах, водка в бутылках, а на подушке – очаровательное женское личико. Утром личико исчезало, а еда оставалась.
Когда он принёс из тундры зайца, разделал его и поставил варить чуть не целый килограмм, зазвонил телефон. Сашка поначалу даже и трубку поднимать не хотел: надоели ему сочувственные слова очаровательных созданий. Время шло, и надо было уже не соболезнования принимать да «гуманитарную помощь», а действенные меры, вплоть до смены профессии. В этом Сашка больше всего надеялся на своего бывшего «шефа» по телестудии, кинооператора с тридцатилетним стажем. Тот давно уже работал преподавателем кино-фото-видео в местном Дворце пионеров и обещал Сашке подыскать хотя бы что-нибудь, связанное с «объективом». Специальность, может быть, другая, но все же родственная. Телефон звонил долго и настойчиво. Сашка не сдержался, снял трубку и голосом очень занятого человека, немного нервно произнес:
– Алло.
И в трубке нежно произнесли:
– Здравствуй, Саша.
Сашка едва не упал. А когда не упал, услышал вновь:
– Саша, это я. Ты где?
У него моментально заболело горло, а язык охватил паралич.
– Алло?
– Да, да, – сказал он, – я слышу.
Это была Ксюша. В это было трудно поверить, но это была Ксюша. Сашка познакомился с ней около года назад, подружил пару месяцев без особых претензий, да так и не сдружился. Ксюша была моложе его на пятнадцать лет. Тогда ей было девятнадцать. Ее увлечение своей персоной Сашка принял как должное. Но потом она вдруг пропала, на звонки не отвечала, дома застать стало невозможным. Сашка занервничал. Но вокруг было столько прекрасных утешительниц, что исчезновение Ксюши сгладилось и позабылось уже через сутки. А через месяц она позвонила ему и сообщила, что выходит замуж за парня, с которым ходила еще вместе в детский сад. Там все серьезно, там уже чуть ли не готовая семья. Детей только не хватает. Сашка хотел было удариться от злости в запой, но не смог, шел июль – месяц отпусков, он остался один на студии в операторском цехе. Надо было работать.
Сейчас Сашка, растеряв все слова и мысли, лихорадочно соображал, что бы спросить? «Как семейная жизнь? Ожидаем приплода?… Тьфу! Нет, этого, потомства?… Или нет…»
– Саша, это я, – сказала Ксюша.
– Что-нибудь случилось? – вылетело у него машинально.
– Случилось, – тихо подтвердила она, – мы разошлись.
У Сашки едва не вырвалось по привычке: ну, ничего страшного, разошлись – не убились, в конце концов.
– Я могу чем-то помочь? – спросил он.
– Конечно, можешь. Поговори со мной.
Они проговорили полтора часа. Сашка рассказал всю свою историю и даже пригласил на зайчатину, но Ксюша вежливо отказалась под предлогом плохого самочувствия. Сама она ничего особенного не рассказывала – так, разошлись и все, больше слушала Сашку, о его горестном положении да пробовала дать хоть какой-нибудь совет. Когда разговор закончился, Сашка посмотрел в окно – укрытый снегом зимний город уже спал. На улице было тихо и хорошо. Желтоватые фонари и освещенные окна домов рисовали какую-то теплую, уютную картину. Никто не стрелял, не звал на помощь, не горланил пьяные песни, не включал на пустынных улицах милицейскую сирену…
Через день Ксюша позвонила опять, и после этого милого, в сущности, бессодержательного разговора Сашке вдруг стало невыразимо стыдно. Сначала он даже не мог понять, а за что ему так необъяснимо стыдно? Он перебрал в уме все возможные варианты, связанные с Ксюшей и со всеми остальными дамами, но не нашел ничего особенного, ничего отвратительного в своем поведении. Но странное дело, как только закончилась зайчатина, а последние хрящи и кости слопали Хан и Моська, Сашка вмиг объяснил себе свое беспокойство. Он был сейчас просто жалок. Он вызывал сострадание у того человека, перед которым хотел выглядеть надежным, обеспеченным и более всего – материально независимым. Хотя бы как тогда, когда имел работу. Он так привык, что она есть, эта работа, и думал, она будет всегда. Жизнь распорядилась иначе.