– Нам надо расстаться, милый мой! Мы только мучаем друг друга. Пойми меня, пожалуйста. Постарайся понять.
Я опустился на пол возле нее и положил голову ей на колени. Родная рука неспешно ерошила мне волосы. Это была прощальная ласка. Она говорила еще что-то, негромко, почти неслышно, как будто баюкала. А я вздыхал ее запах, прижимался лицом к коленям, вжимался в них, словно пытался отпечатать, оттиснуть себя на ее теле.
И плакал. Я рыдал так, как в последний раз рыдал очень давно. В детстве.
Потом она ушла.
…Полгода вокруг меня ничего не происходит. Совсем ничего. Иногда только мне кажется, что я снова оживаю – в те редкие ночные часы, когда она снова приходит ко мне, стоит на пороге спальни.
Я вижу ее так ясно.
Я приподнимаюсь на кровати. На этой кровати рядом со мной лежит другое тело – ненужное, отталкивающее, чужое тело моей жены. Оно храпит, высвистывает носом рулады, тяжело стонет во сне. Я с гадливостью смотрю на это влажное от пота лицо с налипшими на него волосами, этот рот, который бормочет что-то, донося до меня несвежее со сна дыхание женщины, давно и глубоко мне отвратительной.
Я приподнимаюсь на кровати. И смотрю не на жену, а на Нее.
Теперь мы одни, потому что я знаю, что жена не увидит Ее, даже если проснется, – и мы можем поговорить.
– Почему ты бросила меня? – спрашиваю я. – Разве тебе было плохо со мной?
Она молчит. Смотрит на меня. В любимых глазах – грусть.
– Неужели тебе было так плохо со мной?
– Я не хотела, чтобы ты был одинок.
– Мне плохо без тебя.
– Нет-нет… Все пройдет. Все будет хорошо.
– Не уходи…
Но она уходит. Уходит легко, так же легко, как ее дыхание, – даже штора, перекрывающая вход в супружескую спальню, не шелохнется.
И возвращается темнота. Тоска. Духота и шепот ночи. И невнятное бормотание женщины, которая ворочается рядом…»
Макс
«…Предчувствовал ли я что-нибудь, когда проснулся в тот день в смурном настроении, или просто не выспался – сейчас уже не скажешь. Ясно, что последующие события накладывают на воспоминания свой отпечаток, вот и начинаешь придумывать: «В то утро я сразу понял, что что-то не так», «первая же увиденная женщина посмотрела на меня как-то странно», и так далее. А на самом деле все это ерунда.
Я уже давно каждое утро понимаю, что что-то не так – и с миром вообще, и со мной в частности. А в том, что женщины смотрят на меня странно, – и вовсе ничего удивительного. Удивительно то, что они еще не крестятся при этом и не тычут в меня пальцем с загнутым багровым маникюром:
– Вот он! Вот источник наших бед!
Я всем что-то должен. Не оправдал надежд. И стало быть, во всем виноват.
Раньше я только смутно об этом догадывался, а сейчас уверен на двести пятьдесят шесть процентов, а потому и не расстраиваюсь особо.
Словом, то, что тогда я проснулся в смурном настроении и женщина посмотрела на меня как-то странно, никак не натолкнуло меня на мысль о будущих неприятностях. Смурное настроение объяснялось обычной алкогольной абстиненцией, а то, что женщина смотрела на меня привычно осуждающе – так просто она умела это делать лучше, чем я.
Я рывком поставил свой корпус вертикально. Ну, просто сел.
Тамара стояла прямо надо мной – полностью одетая, элегантная, свежая – и смотрела презрительно-сочувствующе: явно желала закрепить уже одержанную моральную победу какой-нибудь своей очередной красивой фразой – или моей нелепой. Я тут же ринулся ей на помощь и предложил такой вариант:
– Ты уже проснулась?
Она торжествующе покачала тщательно уложенной головой:
– Господи, тебя даже нельзя нормально бросить! Ты же опустишься окончательно! Ну что мне – няньку для тебя специальную нанимать?
– Ага, филиппинку. Или тайку. Хотя по правилам их должно быть хотя бы две. Тайки, я имею в виду. 90–60 – 90…
Теперь она покачала головой. Безнадежно.
– Некогда мне с тобой нянчиться, – наконец-то искренне сказала она. – Устала. Да и не хочется уже.
– Что-то мне подсказывает, что теперь ты позвонишь уже не скоро, – усмехнулся я.
– Между прочим, ты сам мне всегда звонил первым, вспомни. И вчера тоже.
– Да, разумеется, – сказал я. – Прости. И прощай.
В таких случаях трудно не воспользоваться наработанным опытом – банальностью и штампами.
Она вздохнула и вышла.
В общем, расстались мы вполне цивилизованно. Примерно раз в четвертый, но, по-моему, уже серьезно.
Ссора началась из-за пустяка – собственно, они только так и начинаются,