В нем песок перебрасывали.
И горячим кислородом
Дышали.
Градусов пятьдесят.
Я потом десять лет
Отхаркивался.
Веню волной стащило за борт…
Веню волной стащило за борт.
Не нашли…
Нас с Серегой отправили
К его жене,
Она открывает нам двери
И говорит:
«Наш папа еще не пришел».
А глаза уже безумные.
«– Когда вы преодолеете…»
– Когда вы преодолеете свое скверноступие? —
Говорил мне, курсанту, мой непосредственный командир,
И начальник,
И зам командира взвода
Во время строевых занятий на плацу.
И я безжалостно колотил ногами
И думал о том, как было бы славно
Поместить его среди кур
Тогда, только он взмахнет руками, —
И сейчас же вокруг него полетели-полетели
Перья
И пух,
Как из порванной перины.
Если корабль стоит на ремонте…
Если корабль стоит на ремонте,
На нем собирают всякую шваль.
Молодому лейтенанту
Годки темную в кубрике устроили.
Он их по подъему поднял —
Вот его и побили.
За ногу на трапе схватили —
Он и упал.
На другой день я к ним спустился.
Железный прут в газету закатал.
Первого же, кто бросился,
По морде…
В общем,
Встали,
Как миленькие…
«– Портрет вождя перекосоеблен…»
– Портрет вождя перекосоеблен – и ни одна блядь
Не удосужилась поправить! —
Это Вася Смертин надрывается насчет того,
Что портрет Ленина висит криво.
А в здании никого – все на занятиях, только юноша-дневальный.
А лето – и окна все открыты, и кажется,
Это кричит сам дом:
– Партрет важдя-я!..
А дом стоит на краю плаца, а вокруг еще много-много домов
И от стен тех домов отражается: – О-блин!
О-блин! —
Это эхо.
А потом он подходит к ребенку-дневальному, соблюдая дистанцию,
А ребенок пугается, глаза – плошки.
– Да вы не дневальный! Вы – хуй! Хуй!
А из окон: – У-й! У-й!
А в канцелярии женщина слышит.
Вася смущается, заглядывает туда: «Извините».
Осторожненько прикрывает дверь
И находит глазами мальчишку:
– Повторяю! Вы – хуй! хуй!
– «У-й! У-й!»
А после Васи Смертина был еще Валера Живодеров.
«На безрыбьи и жопа пирожок!»
«На безрыбьи и жопа пирожок!» —
Он любил это повторять.
Наверное, не сам придумал.
Куда ему,
Он же тупой.
А тут недавно сказали,
Что он умер.
По телефону разговаривал…
На строевых занятиях…
На строевых занятиях,
Когда «роба под ремень»,
Выступает соль на рабочем платье
И на спине
Собирается в кружева,
И получается рисунок —
Такая странная контурная карта.
Я всегда думал:
«Для чего все это? И к чему страдать в самое пекло?»
А офицер так увлеченно проводил с нами все это время,
Что пот струился и у него по вискам.
И я спросил его:
«Какой в этом смысл?»
А он мне:
«Никогда не жалей себя,
И тогда подчиненные выполнят для тебя любую глупость».
И я не жалел себя.
И мои подчиненные,
Глядя на то, как я сам себя так удачно насилую,
Выполняли любую глупость.
В автономке…
В автономке
Молодые матросы
На камбузе
Объедались так,
Что потом кому-нибудь
Обязательно вырезали аппендицит,
А над доктором шутили:
– Док!