Научиться жить легче, чем убивать. Из найденных солдатских архивов. Александр Фрост

ельской системе Ridero

      Поле укрывал невесомый туман. Под полуденными лучами он наполнялся нежно-желтым божественным светом. Дымка словно рассыпалась на фоне земных декораций, делала их зыбкими, приближая к царству вечного мира и покоя.

      Вдали рассеченными стволами ощетинился перелесок. То, что от него осталось. Черную с проседью почву располосовали шрамы окопов и блиндажей. Ближе возвышалась разрушенная церковь. На печь оперлась стена деревенского дома. Слепой артиллерии было плевать что на царство земное, что на царствие небесное. Она все перемалывала с равной силой и рвением.

      Больше вокруг ничего не было.

      ***

      Прошло две недели с тех пор, как революция победила и была объявлена новая власть. Бундестаг трубил об этом на каждой улице, в каждом окопе, на каждой братской могиле. Словно победа революции и была самым главным, а все остальное – лишь ее разумеющееся следствие. Но ни революция, ни новая власть никого не интересовали. Прошло две недели с тех пор, как закончилась война.

      Шесть лет в грязи и снегу, под градом пуль и свистом мин, несущих смерть. В сокрушительных волнах разрывов невозможно было ни стоять, ни усидеть на месте. А когда грохот исчезал и все стихало, становилось еще страшнее. Оглушенный слух сквозь писк распознавал нарастающий гул – ужасный нераздельный гул тысяч голосов. Из темноты на тебя смотрели горящие безумием глаза, в которых не было ничего кроме яростного неприятия происходящего.

      Вот кто-то встает и кидается прочь из блиндажа. Все остальные – за ним. А на проволоке уже повисли люди. Их вопли громче, чем гул. И от этих воплей выворачивает твое нутро. Гул захлебывается – и теперь слышен только треск пулемета, отрывистые выстрелы винтовок и пронзенные болью крики. Теперь они не сливаются в общий патриотический клич. Ведь в сражении со смертью нет ни кайзера, ни императора, ни нации… Каждый вступает с ней в схватку один на один.