Бросив взгляд на Марси, своего тренера, Чарли приподняла края плиссированной белой юбочки.
– Выше, пожалуйста.
– Уверяю вас, мэм, там все как полагается, – проговорила Чарли со всей вежливостью, на какую была способна.
Женщина не ответила, лишь прищурилась и окинула ее жестким взглядом.
– Полностью, Чарли, – строго сказала Марси, едва сдерживая улыбку.
Чарли подняла юбку, открыв верхний край белых лайкровых шортов.
– Нижнего белья нет, но шорты – двойного слоя. Даже если я сильно вспотею, ничего не будет просвечивать.
– Хорошо, спасибо. – Женщина сделала пометку в блокноте. – Теперь топ, пожалуйста.
В голову пришло не меньше дюжины шуток – это как поход к гинекологу, только в спортивной форме; на первом свидании она не каждому показывает нижнее белье и так далее, – однако Чарли сдержалась. Уимблдонские работники приветливы и вежливы, но никто не заподозрил бы у них наличия чувства юмора.
Она задрала топ так высоко, что он закрыл часть лица.
– Лиф из того же материала. Совершенно непрозрачный, даже если промокнет.
– Да, вижу, – буркнула женщина. – Только вот лента цветная по низу.
– Резинка? Она светло-серая. Вряд ли это можно считать цветом. – Марси ответила спокойно, но Чарли заметила едва уловимую нотку раздражения.
– Мне нужно ее измерить.
Из маленькой поясной сумки, надетой поверх костюма, женщина достала обычную желтую измерительную ленту и тщательно обернула ее вокруг грудной клетки Чарли.
– Закончили? – спросила Марси. Ее раздражение было теперь вполне очевидно.
– Почти. Мисс, ваша кепка, напульсники и носки – приемлемы. Есть только одна проблема, – сказала женщина, поджав губы. – Обувь.
– А что с обувью? – спросила Чарли.
«Найк» буквально лез из кожи вон, чтобы сделать ей кроссовки, полностью удовлетворяющие строгим требованиям Уимблдона. Ее обычный веселый и яркий костюм полностью сменился на белый. Не кремовый, не молочный, не слоновой кости, а чисто-белый. Кожа кроссовок была белой. Шнурки были белые-белые-белые.
– Подошва целиком розовая. Это нарушение.
– Нарушение? – с недоумением переспросила Марси. – Бока, задник, верх и шнурки чисто белые, строго по правилам. Логотип «Найк» даже меньше, чем требуется. Какие проблемы могут быть с подошвой?
– Боюсь, такие крупные цветовые пятна не допускаются даже на подошвах. Ограничение – полоса в сантиметр.
Чарли в панике обернулась к Марси. Та успокаивающе подняла руку.
– Что вы предлагаете, мэм? Через десять минут девочке выходить на Центральный корт. И вы говорите, она не может идти в кроссовках?
– Разумеется, она может идти в кроссовках. Однако, согласно правилам, она не может идти в этих кроссовках.
– Спасибо за пояснение, – фыркнула Марси. – Мы что-нибудь придумаем.
Она схватила Чарли за руку и потащила ее к одной из разминочных комнат в конце раздевалки.
Видя беспокойство тренера, Чарли чувствовала себя как при турбулентности в самолете – когда смотришь на стюардесс, желая убедиться, что все в порядке, и до тошноты боишься увидеть на их лицах панику. Марси тренировала Чарли с пятнадцати лет, когда отец решил, что научил ее всему, что умел. Он выбрал Марси в первую очередь за ее тренерское чутье, но также и потому, что она была женщиной. Мать Чарли умерла от рака груди несколько лет назад.
– Жди здесь. Сделай растяжку, съешь свой банан, ни о чем не думай – сосредоточься на том, как порвешь Аттертон в пух и прах. Я скоро вернусь.
Слишком нервничая, чтобы сидеть, Чарли мерила шагами разминочную и пыталась потянуть икроножные мышцы. Могли они уже остыть?
Карин Гейгер, посеянная четвертой, девушка с крупной квадратной фигурой, из-за которой получила не очень красивое, но любовное прозвище Немка-великанша, сунула голову в комнату.
– Ты на Центральном, да? – спросила она.
Чарли кивнула.
– Там просто сумасшедший дом, – прогудела Карин с сильным немецким акцентом. – В Королевской ложе сидят принц Уильям и принц Гарри. С Камиллой, что весьма необычно, потому что, говорят, они друг друга недолюбливают. А принца Чарлза и принцессы Кейт нет.
– Правда? – спросила Чарли, хотя она уже это знала. Как будто первая в ее карьере игра на Центральном корте Уимблдона не была достаточным стрессом, так она еще должна была играть с единственной посеянной британской одиночкой. Элис Аттертон в международном рейтинге стояла пятьдесят третьей, но она была молода, и ее считали следующей Великой Британской Надеждой; вся страна будет болеть за то, чтобы она разгромила Чарли.
– Ага. Еще Дэвид Бекхэм. Но его не так уж удивительно видеть – он всегда и везде. И один из «Битлз»… который из них еще жив? Не помню. Да, и вроде бы Наталья сказала, что видела…
– Карин,