Первая любовь
– Слышь, Красавина, дай линейку!
Степа Угольков, маленький тощенький разлохмаченный мальчишка, повернулся и ожидающе посмотрел на Алину Красавину. Она загадочно улыбалась, глядя на него. И ничего не отвечала.
– Красавина, слышь, чего говорю: дай линейку! – повторил он, но как-то менее уверенно.
Она по-прежнему улыбалась улыбкой Джоконды.
Степа перестал видеть ее лицо: вместо него было какое-то сияние. Что за мура? Сколько раз он просил у этой девчонки линейку. Не будешь же каждый день все в школу таскать: учебники, тетрадки, линейки, ручки, карандаши, точилки, резинки. А у нее всегда все есть. И сидит удобно: прямо за спиной. Девчонка как девчонка, как все девчонки. Ну, учится клево.
Он смущенно опустил глаза. Заметил под тетрадкой линейку, схватил ее, развернулся назад, к своей парте, хотел было провести поля. Ольга Александровна всегда ругается: «Почему у тебя вечно тетради без полей?!» Но перед глазами стояло ЕЕ лицо, таинственное, прекрасное, сияющее. Такое далекое и недоступное. И куда-то зовущее. И почему-то неудержимо притягивающее, как магнит.
Он снова быстро повернулся, мельком взглянул на БОЖЕСТВО, бросил на парту линейку, для чего-то схватил ее ручку, опять резко развернулся назад.
Ольга Александровна в это время говорила:
– Согласные звуки Ч и Щ в русском языке всегда мягкие… Что это значит? В слове «чаща» мы пишем после Ч и Щ букву «а», а не «я». Но все равно слышится «чящя». Почему? Потому что Ч и Щ мягкие. Даже если их не смягчать, они все равно слышатся
мягко… Алина, ты что хотела спросить?
Алина уже с минуту держала поднятую руку.
– Оль-Санна, а Угольков у меня ручку забрал!
Учительница тяжко вздохнула.
– А тебе сейчас ручка зачем? Мы же ничего не пишем…
– А пусть он отдаст!
– Степа, верни ей ручку.
Степа быстро, не глядя, бросил ручку назад. Она упала на пол.
– Оль-Санна, а он на пол бросил. Скажите ему, пусть подымет.
Ольга Александровна с искренним недоумением воззрилась на своего ученика:
– Да что с тобой сегодня? Ты никогда так себя не вел. Подними сейчас же ручку! Ну, я кому говорю…
Степа молчал, глядя в сторону. Наконец, Алина сама величественно встала, медленно подняла ручку и, гордо улыбаясь, уселась на место.
Ольга Александровна снова взялась было за всегда твердые и всегда мягкие шипящие звуки и буквы, но через минуту послышалось:
– Оль-Санна, а скажите Уголькову: пусть он отвернется!
Еще через полминуты:
– Оль-Санна, а скажите Степе: он у меня зеркальце забрал!
И наконец:
– А Угольков за волосы дергается!
Тут Ольга Александровна прямо остолбенела.
– Боже мой, Степа! Да что это с тобой?!. Ты не заболел?
У НЕЕ глаза бирюзового цвета. А иногда они кажутся зелеными, как крыжовник. У кого еще такие глаза? А ресницы У НЕЁ длинные-длинные, и они взмахивают, как крылья бабочки. Разве у людей бывают такие ресницы? Маленькие ушки, как раковинки. И в ушках – крошечные блестящие сережки. Как звездочки. А когда ОНА улыбается, то на щеках у нее ямочки.
Этого всего он раньше не замечал… Ну и что такого? Просто глупая девчонка… Нет, она не глупая, она хорошо учится. Вся в пятерках. Ну и что? А мне-то какое дело? Плевать на эту девчонку! Да и на всех девчонок!
А все-таки не мешало бы ее проучить. Чего она ябедничает? И тогда можно будет ее снова увидеть! Идти за ней! Смотреть на нее!.. Да нет, чего на нее смотреть? Сто раз видели. Просто надо с ней рассчитаться!
– Диман!.. А, Димка?
– Ну?
– Подкараулим сегодня девчонок?
– Это каких?
– Ну тех… Которые за задней партой…
– Красавину, что ли? На кой она тебе? Еще нажалуется…
– Боишься?
– Чего боюсь?!
– Мы их листьями засыпем… Там, знаешь, какая куча!
Димка почесал ручкой в затылке.
– Ну, давай… Все равно не фиг делать до вечера…
Прошли две недели. До начала уроков, в классе, Ольга Александровна спрашивала девочек:
– Ну, как вчера? Опять воевали?
– Ой, Оль-Саниа, вы не представляете! Они шишек набрали и в нее стали кидаться. Прямо целый воз шишек… Целый день, наверно, собирали…
– Ну, а вы?
– А мы подбирали с земли и в них бросали…
– И кто кого?
– Мы их! Они еще как от нас убегали!
– Вы что же, все там были?
– Все-все! Мы теперь Алину всем классом домой провожаем!
– О, Господи, царица небесная! – вырвалось у Ольги Александровны.
После