Заметки на салфетках
Воронеж – Санкт-Петербург
Воронеж злился и хмурился, провожая нас дождём и густой пеленой тумана, обильно приправленными слякотью и размытым чернозёмом. Поезд Воронеж – Санкт-Петербург кокетливо, как девушка бёдрами, покачивал вагонами. Состав, набитый школьниками, напоминал мультфильм «Паровозик из Ромашкино», душа пела – «Вот оно какое это лето…» Уютно устроившись на своих полках мы вели пространные беседы об Индии и Китае, в которых никто из нас никогда не был. Посетовав на то, что не захватили с собой ни кроссвордов, ни журналов, ни какой-нибудь другой дребедени, которую обычно берут с собой в поезд скоротать время, решили лечь спать пораньше. Олька заверила меня, что проснётся в семь утра «как на работу», я пообещала проспать до десяти. Поезд сладко убаюкивал и мы крепко спали, невзирая на вечно сползающий матрац, шум хлопающей в тамбуре двери и глубокое похрапывание нетрезвого мужика на верхней полке. Ровно в семь, утро ворвалось сквозь «забытонезашторенное» окно. Олька сладко посапывала, а я уставилась в окно, разглядывать быстро проносящиеся мимо нас полотна кисти Левитана. Питер встречал нас ярким солнцем, безоблачным небом и весенним теплом…
Мандарин
Я пришла вовремя. Оно засыхало и осыпалось, на двери висело объявление: «Отдадим в хорошие руки». Кадушка с несчастным деревцем сиротливо стояла в углу кабинета. На него жалко было глядеть. Его листья поедал клещик, и часть веток торчала голыми стебельками. Обижено отвернувшись ото всех, оно с завистью глядело в окошко, где, не зная печали, колыхались на ветру деревья. Смирившись со своей участью, деревце просто доживало свой недолгий век.
– Не отдам, – сказала я, и придвинула свой стол прямо под его крону.
– Ну, и ухаживай за ним сама, – сказали мне недовольные коллеги.
– Буду, – ответила я и, закрыв дверь за очередным посетителем, сорвала объявление.
С этого момента мы подружились. Я окружила его заботой, обрезала сухие ветки, обработала листья защитным средством, сделала дренаж, и дерево ожило. Через месяц оно отблагодарило меня благоухающими цветами, из которых на свет появились маленькие, словно горошины, мандаринки. С каждым днём дерево набирало силу, и вскоре его крона была украшена ярко-рыжими плодами. Удивляя окружающих доселе невиданным явлением, как будто догоняя упущенное время, дерево одновременно и цвело, и плодоносило.
Новогодний стол в том году в нашем коллективе был украшен собственным урожаем сочных, спелых мандаринов.
Случай в электричке
Солнце палило нещадно. Долгожданный выходной мы решили провести семьёй у речки. Взяв в кассе билеты, мы быстро заняли свободные места и стали ждать отправления. Вагон заполнялся довольно быстро, и уже через несколько минут присесть было некуда.
Рядом с нами на сиденьях разместилась стая молодых девчонок, которые всё время смеялись неизвестно по какой причине, скорее всего, просто так. Когда вагон уже был набит до отказа, расталкивая народ, в проходе появилась старушка. Как только её фигура поравнялась с нами, муж, пересадив дочь на колени, предложил старушке занять освободившееся место. Старушка быстро уселась, даже не поблагодарив.
Поезд тронулся, народ заулыбался, а девчонки, высунув в окно руки, стали махать вслед оставшимся на перроне людям, как вдруг раздался неприятный, скрипучий голос: «Вот же свиристелки, не сидится им, повылазили в окна и трещат без умолку…»
Речь старушки изобиловала всевозможными оскорблениями в адрес ни в чём не повинных девочек. В вагоне повисла тишина, никто уже не улыбался, создавалось ощущение, что настроение одновременно испортилось сразу у всех.
Дочка уткнулась носиком в грудь мужа, и на каждой станции задавала один и тот же вопрос: «Мам, мы скоро уже приедем?»
Выйдя из вагона мы, как будто вырвавшись на свободу, облегчённо вдохнули воздух полной грудью. Глядя вслед удаляющемуся поезду, дочка спросила: «Мам, это что ли баба-Яга была?»
И я честно ответила: «Да».
После концерта
Всю ночь мне снилось, что меня на сцене засовывают в чёрный ящик. Я сопротивляюсь, кричу, кусаюсь, брыкаюсь, но самый мощный из братьев Сафроновых заталкивает меня в него, как кусок теста в форму для выпечки. Мои руки и ноги, просунутые в отверстия, дрожат от страха, а голова беспомощно повисает. Я пытаюсь кричать и кричу, но голоса нет, и я, как рыба без воды, шлёпаю губами, хватая воздух. Через секунду огромная фреза с металлическим скрежетом наезжает на меня, и я, смирившись с судьбой, зажмуриваюсь. И чувствую, да, я это чувствую, как нижняя половина моего тела отделяется от меня, причём абсолютно безболезненно.
– Какие ощущения? – спрашивает у меня Сафронов и начинает вращать половинки моего тела по кругу. Зал взрывается аплодисментами. Сафроновы кланяются и уходят, а я, разрезанная на две части остаюсь лежать. Повернув голову, я упираюсь взглядом