Умер Кант 12 февраля 1804 года на 81 году жизни. Несмотря на то что сам Кант желал себе скромных похорон, проводить философа пришел весь город. Похоронили его в профессорском склепе, примыкавшем к кафедральному собору Кенигсберга. Сейчас Кенигсберг принадлежит Российской Федерации и именуется Калининградом, так что всякий житель России без труда может увидеть и город Канта, и место его захоронения.
В этой книге мы рассмотрим две фундаментальные работы Канта – «Критику чистого разума» и «Критику способности суждения». В первой критике Кант пытается выяснить основания метафизики. Эта крайне важная работа для философии и для науки. В другой критике Кант рассматривает понятия, с которыми мы сталкиваемся ежедневно, – прекрасное, вкус, гений. Здесь мы выясним, какие споры о вкусе возможны, как работает механика восприятия прекрасного и возвышенного и почему необходимо быть нравственным, чтобы воспринимать прекрасное.
Нужно, конечно, предупредить, что кантовский стиль письма крайне сложен, часто приходится пробираться через объемные дефиниции и развёрстки. Однако если привыкнуть к стилю, то окажется, что, несмотря на трудное письмо, Кант пишет ясно и точно. И к этой же точности мышления он призывает и своих читателей.
Александра Арамян
Критика чистого разума
Предисловие к первому изданию
На долю человеческого разума в одном из видов его познания выпала странная судьба: его осаждают вопросы, от которых он не может уклониться, так как они навязаны ему его собственной природой, но в то же время он не может ответить на них, так как они превосходят возможности человеческого разума.
Это может напомнить известную цитату из Аристотеля: «Все люди от природы стремятся к знанию».
В такое затруднение разум попадает не по своей вине. Он начинает с основоположений, применение которых в опыте неизбежно и в то же время в достаточной мере подтверждается опытом. Опираясь на них, он поднимается (как этого требует и его природа) все выше, к условиям более отдаленным. Но так как он замечает, что на этом пути его дело должно всегда оставаться незавершенным, потому что вопросы никогда не прекращаются, то он вынужден прибегнуть к основоположениям, которые выходят за пределы всякого возможного опыта и тем не менее кажутся столь несомненными, что даже обыденный человеческий разум соглашается с ними. Однако вследствие этого разум погружается во мрак и впадает в противоречия, которые, правда, могут привести его к заключению, что где-то в основе лежат скрытые ошибки, но обнаружить их он не в состоянии, так как основоположения, которыми он пользуется, выходят за пределы всякого опыта и в силу этого не признают уже критерия опыта. Арена этих бесконечных споров называется метафизикой.
Под метафизикой изначально подразумевался корпус работ Аристотеля, которые не вошли в «Физику». Приставка «мета» означает «после», то есть после физики. Позднее (преимущественно в Новое время) под метафизикой подразумевали бесплодное знание, оторванное от опыта. Справедливости ради нужно отметить, что тогда, в Новое время, отличали метафизику и философию; вторая занимала крайне важную и почетную позицию.
Было время, когда метафизика называлась царицей всех наук, и если принимать желание за действительность, то она, конечно, заслуживала этого почетного названия ввиду большого значения своего предмета. В наш век, однако, вошло в моду выражать к ней полное презрение, и эта матрона, отвергаемая и покинутая, жалуется подобно Гекубе: modo maxima rerum, tot generis natisque potens – nunc trahor exul, inops (Ovid., Metam.)[1].
Вначале, в эпоху догматиков, господство метафизики было деспотическим. Но так как законодательство носило еще следы древнего варварства, то из-за внутренних войн господство метафизики постепенно выродилось в полную анархию, и скептики – своего рода кочевники, презирающие всякое постоянное возделывание почвы, – время от времени разрушали гражданское единство. К счастью, однако, их было мало, и они поэтому не могли мешать догматикам вновь и вновь приниматься за работу, хотя и без всякого согласованного плана. Правда, в Новое время был момент, когда казалось, что всем этим спорам должен был быть положен конец некоторого рода физиологией человеческого рассудка ([разработанной] знаменитым Локком) и что правомерность указанных притязаний метафизики вполне установлена. Однако оказалось, что хотя происхождение этой претенциозной царицы выводилось из низших сфер простого опыта и тем самым должно было бы с полным правом вызывать сомнение относительно ее притязаний, все же, поскольку эта генеалогия в действительности приписывалась