Следовательно, при самом лучшем раскладе предстоит еще минут десять выжидать в полупустом кафе.
И ведь прекрасно, наглец, знает о том, что Алексей никуда не уйдет, будет дожидаться своего старшего товарища вплоть до самого закрытия кафе.
Однако в этот раз все получилось несколько по-другому.
Едва Алексей раскурил сигарету, а большая стрелка часов перепрыгнула на цифру пять, как в густой толпе прохожих он заприметил высокую фигуру знаменитого сценариста. Возвышаясь над всеми прочими почти на целую голову, Валерий Петрович напоминал океанский лайнер, входящий в гавань, заполненную утлыми суденышками.
Высоко подняв голову и выкатив объемный живот, он ступал торжественно и величаво, словно вел за собой многочисленную свиту. В реальности же его сопровождением была всего-то небольшая рыжая дворовая псина, отчего-то увязавшаяся за ним на последнем перекрестке. Да и она должна была отстать от него в ближайшие минуты и поспешить своей дорогой, так как опыт выживания наверняка уже подсказал ей, что с гастрономической точки зрения сценарист был совершенно бесперспективным объектом. Если от него чем и благоухало, так это дорогими лосьонами, которые он выливал на себя по полфлакона всякий раз перед выходом на улицу. Алексей отчего-то был уверен, что, даже отправляясь в булочную, Валерий Петрович непременно брызгается одеколоном и повязывает на толстую шею свой неизменный ярко-красный галстук, который в какой-то степени воспринимался окружающими как его визитная карточка. Личностью Валерий Петрович Метелкин был запоминающейся, а для усиления харизмы всегда нужна какая-то особенная мелочь, по которой человека могут узнать из тысячи. Для одних это может быть узенькая бородка, для других усы или френч, третьи носят кепку, Метелкин же предпочитал красный галстук.
Собственно, по галстуку Алексей и признал знаменитого литератора, сценариста, который в толпе уныло одетых прохожих напоминал светофор, и у каждого пешехода, кто нечаянно оказывался на его пути, невольно возникало желание остановиться и пропустить его огромное тело, скорее напоминающее большегрузный грузовик.
Такой могучий человечище легко собьет, прокатится по безжизненному телу, сминая, и потопает далее, даже не оглянувшись.
Ярко-красный галстук на белоснежной рубашке был заметен за версту, подобно маяку, слегка покачиваясь в такт неторопливым движениям его владельца. Метелкин невольно притягивал к себе взгляды прохожих. А некоторые из них, угадав в нем человека большого калибра, невольно оборачивались ему вслед, как бы желая удостовериться, а так ли уж величав он с тыла. И убедившись, что его фактура царственна под любым углом зрения, удовлетворенно шли дальше.
В какой-то момент Алексей даже поймал себя на том, что невольно залюбовался барственными манерами Метелкина. Именно так и должен был вести себя человек, вскарабкавшийся на вершину творческого Олимпа.
Заметив сидящего за столом Алексея, сценарист изобразил нечто похожее на улыбку и лениво вскинул широкую ладонь в приветствии. Алексей обратил внимание на то, что пальцы у него были толстые и короткие. Прежде он этого не замечал.
Их встречи проходили один раз в два месяца, после того как Елисеев выполнял заказанную работу. Уже пошел второй год, как он писал для мэтра сценарии, которые тот с удовольствием подписывал своим именем. Правда, никогда не отдавал полностью оговоренную сумму, всегда ссылаясь на какие-то неотложные траты. В этот раз Алексей решил проявить твердость и, не поддаваясь на его уговоры, не передавать рукопись до тех пор, пока не получит обещанных денег.
Алексей даже продумал манеру своего поведения. С Метелкиным следует держаться посолиднее, капризно надув губы, выразить неудовольствие по поводу его пятиминутного опоздания, и уже тем более не вскакивать со стула, когда уважаемый мэтр протянет для приветствия руку, а этак небрежно, через стол, протянуть ему сомкнутые пальцы.
Но едва Валерий Петрович приблизился, как получилось все в точности до наоборот.
Как ни печально было это осознавать, но его, Алексея, личное благополучие зависело от этого нескладного тучного человека, который не просто шел, а перекатывался по тротуару, создавая неудобство окружающим. Остановившись у стола, Валерий Петрович как будто бы просто сел на мель, стол от соприкосновения с крупным и тяжелым телом тряхнуло так, будто он угодил в десятибалльную качку, и не прояви Алексей расторопности, ухватив одной рукой бутылку, а другой придержав пепельницу, так они дзинькнули бы о серую брусчатку.
– Здравствуйте, молодой человек, – протянул сценарист руку.
Еще одна деталь, которая невероятно раздражала Алексея в живом классике. Он прекрасно знал, как зовут его собеседника, но тем не менее продолжал обращаться к нему безлико, как к человеку из толпы. Словно воспринимал его всего-то как крохотную частицу, снующую в броуновском движении и лишенную каких бы то ни было индивидуальных черт: без запоминающегося лица, имени и примет. То есть по-другому – статисту.
Алексею следовало бы помедлить с рукопожатием, но какая-то темная сила заставила его подняться с места