Просто мне надо маленько присмотреться и понять, в чем они состоят. И когда я их увижу, первым, кто узнает об этом, станете Вы!
Предлагаю Вашему вниманию продолжение "Шерифа" – "Библиотеку". Действие происходит спустя пять лет после событий, описанных в "Шерифе". Читайте!
Не судите строго: у меня нет ни плана, ни сюжета, ни идеи. Я сам не знаю, чем все это закончится. Я просто пишу.
Но не так ли и сама жизнь разрушает все наши самым тщательным образом продуманные планы? И если в жизни есть какая-нибудь идея (кроме одной – просто жить), окажите любезность, поделитесь своими соображениями со мной. Буду Вам очень благодарен!
А пока – Игра продолжается; ибо литература есть Игра, быть может, самая древняя, самая непредсказуемая и самая увлекательная.
Не смею дольше занимать Ваше внимание. Позвольте откланяться.
С уважением. Дмитрий Сафонов.
Оскар Пинт проснулся затемно, еще задолго до рассвета.
Он отбросил легкое одеяло и вскочил с постели: на дворе стояла середина июля, и за день квартира прогревалась, как духовка под рождество – в такой жаре Оскар чувствовал себя жирным жертвенным гусем. Он вытер пот, крупными каплями выступивший на лбу и верхней губе, огляделся, протянул руку к тумбочке, стоявшей рядом с кроватью, и нащупал сигареты.
Только после того, как он закурил и сделал несколько глубоких затяжек, ему удалось немного успокоиться.
Последние две недели он почти не спал. Один и тот же сон преследовал его. Стоило Пинту закрыть глаза и опустить голову на подушку (на стол, на руки, прислониться к стене, – все равно), как он видел одну и ту же картину.
Рыцарь, укрывшийся в горной расщелине. Он медленно продирает глаза и с удивлением смотрит на кроваво-красный диск солнца, встающий над горизонтом. Рыцарь этот худ и бледен; давно не мытое лицо заросло густой щетиной, вокруг рта запеклась кровь. Старый доспех не блестит в первых лучах; он покрыт глубокими царапинами и трещинами. Рыцарь отбрасывает бывший некогда белым потрепанный плащ и вскакивает на ноги. Зрачки его постепенно расширяются от ужаса: он видит, что долина, зажатая между двух почти одинаковых гор, покрыта девственно-чистой скатертью снега. Он стоит, потрясенный, не в силах пошевелиться, затем поднимает голову к небу и, вздымая худые руки, извергает страшные проклятия. Но Тот, кому они адресованы, безмолвен и глух; он бесстрастно взирает на Землю и то, что творится на ней. Он ждет. И тогда рыцарь достает меч из широких ножен и пробует пальцем иззубренное лезвие. На мече ржавыми пятнами запеклась кровь его верного коня. Конь не мог сделать ни шагу; вчера он упал на горной тропе и больше не поднялся. Тогда рыцарь перерезал коню глотку, и верный друг оказал ему последнюю услугу: напоил и подкрепил хозяина своей густой темной кровью.
А сейчас рыцарь смотрит на выпавший снег и понимает, что эта жертва оказалась напрасной. Он снова разражается потоком богохульственных проклятий. Не переставая ругаться, он садится рядом с большим камнем и начинает править на нем свой меч. Он правит лезвие и проверяет его остроту. Наконец он вкладывает меч в ножны и достает арбалет с расщепленным ложем. Он пересчитывает стрелы; их осталось всего четыре. Рыцарь меняет истершуюся тетиву на новую, проверяет ее упругость. Затем он вскакивает, топает ногами и туго затягивает пояс: голод последних дней высушил его живот, совсем прилипший к позвоночнику, а ножны болтаются и бьют по бедру.
Затянув пояс, он привязывает ножны к ноге сыромятным шнурком, сдвигает колчан со стрелами для арбалета за спину, поправляет кинжал, висящий справа. Он готов. Он наклоняется и берет снег в горсть. Он жадно запихивает снег в рот и вдруг начинает смеяться: бешено и громко, как смеются скорбные разумом. Но глаза его горят неукротимой злобой. Он хватает старый плащ и в ярости срывает нашитый алый крест, бормоча что-то под нос. Затем топчет крест ногами и с вызовом смотрит в небо. "Ну что? Неужели ты до сих пор думаешь, что сможешь найти для меня подходящую кару? Ту, которая могла бы сломить благородного кавалера? Неужели ты настолько глуп, что льстишь себя тщетной надеждой заставить меня смириться? Опуститься на колени? Черта с два! Я совершил немало славных дел во Имя Твое. Но в последний бой я иду с другим именем на устах. И ты больше не услышишь от меня ничего: ни просьбы о пощаде, ни молитвы, ни слов раскаяния. Прощай! Оставайся один в своем безмолвном сверкающем чертоге; слепая вера – удел глупцов. А я ухожу нераскаянным и свободным".
Он накидывает плащ на широкие худые плечи, завязывает на шее шелковые шнурки, подтягивает тяжелые сапоги из оленьей кожи и начинает спускаться в долину.
Он идет по тропе, прыгает с камня на камень, не таясь. Он распевает старую тамплиерскую песню, и свежий морозный воздух звенит от веселой похабщины. Он идет налегке, оставив на месте последнего ночлега кусок черствого хлеба, трут и кресало, потому что знает, что ему больше не потребуются ни еда, ни огонь…
Отныне он ПРОКЛЯТ. И еще – ИЗБРАН.
И то, и другое тяжкой