– Тогда, может, хотите про любовь королевича к прекрасной пастушке?
– Не хочу. Отвяжись.
– А-а, понимаю! Вам по душе песни о ратных подвигах! У меня их полный мешок.
– Ступай прочь: надоел. – Дворянин лениво ковырял в зубах.
Том почтительно поклонился и, пятясь, продекламировал:
Один осел,
надев камзол,
забыл свою родню…
По столам легким ветерком пробежал смешок. Дворянин с тупым изумлением уставился на слугу.
– Это про меня, Фредди?
Старый слуга с нечесанными седыми космами собачонкой заюлил перед господином.
– Нет-нет, ваша милость. Разве он посмеет? Он так… болтает сам с собой. – Слуга дернул головой в сторону Тома, будто намеревался клюнуть его своим крючковатым носом. – Убирайся бродяга! Видишь, их милость не в духе!
– Убирайся, я не в духе. – Дворянин рыгнул и возобновил ковыряние в зубах
«Ну и дубина, – удивился про себя Том. – Даже дразнить его скучно». Обойдя столы, Том насобирал с четверть кружки мелочи. Это превышало его расчеты. К тому же трактирщик шепнул ему, щекотнув бородой ухо: «Заходи почаще. Ужин бесплатно». А это уж и вовсе было неплохо.
Весело вскочив на скамью, Том запел о красотке Мэри, которая вышла как-то вечерком прогуляться и вернулась с грудным младенцем на руках; и когда дотошный отец пристал с расспросами, девушка простодушно поведала, что ребенка ей подарил каноник в награду за ангельскую кротость и послушание. Эту песенку сопровождали оглушительный хохот и восклицания: «Ах чтоб тебя!.. Вот загибает – не разогнешь!.. Ну и чешет, собачий сын!» Иной раз какой-нибудь размякший детина игриво щипал свою подружку, и та, вскрикивая от полноты чувств, отвечала ему нежной затрещиной.
Среди звона кружек и песен мало кто обратил внимание, как в распахнутую ударом ноги дверь ввалилась новая троица. Лишь трактирщик, глянув на вошедших, опустил голову и весь как-то сник.
– Ты что же, борода, друзей не узнаешь?! – покрывая шум, рявкнул сухопарый молодчик в дырявой шляпе. – Так я тебе живо напомню!
– Полегче, Тихоня, полегче. – Неимоверный величины толстяк пошуровал пальцем у себя в ухе. – Ты, Тихоня, все молчишь, молчишь, а заговоришь – прямо как дубиной по башке. С человеком надо беседовать вежливо, не то он, – толстяк кивнул на побелевшего хозяина, – возьмет да рассердится, и прогонит нас. Правда, дядя?
– Добрым гостям всегда рад, – осклабился трактирщик. – Как поживаешь, Стив – колотушка? Сколько ребер успел наломать?
Младший из троицы, белесый парняга – в разодранной рубахе и без переднего зуба – мрачно усмехнулся.
– Не считал. Но, сдается мне, до сотни чуток не хватает.
– Почему он не спрашивает, как я поживаю?! – медведем взревел сухопарый.
Толстяк