– Испугалась? – проявил я заботу, приобняв Машу за талию. – Давай пожалею.
– Дурак! – притворно надулась девушка, но отстраняться не стала. – Я вообще-то кошек люблю, но у тебя зверюга жуткая… Думала, ногу мне располосует.
– Не, Петрович себя контролирует. Садись, показывай, где болит.
– Вот. – Маша плюхнулась на диван и вытянула стройную ножку. – Прямо на икре.
– Тут? – Я беззастенчиво распустил руки, но возражений со стороны девушки не последовало.
Наоборот, она мечтательно зажмурилась и промурлыкала:
– Выше…
Я принялся нежно массировать икру, потом прошелся ладонью по коленке, рука моя скользнула по бедру выше, к подолу чуть задравшегося платьица… и тут в мозгу вспыхнула отчетливая картинка: я резким движением переворачиваю девушку на живот, придавливаю всем телом, вгрызаюсь в холку и начинаю с утробным мявом огуливать размашистыми толчками…
– Твою мать!
– Что? – испуганно пролепетала Маша, поджав ноги.
– Не обращай внимания, я сейчас. – Я вышел в прихожую и приглушил свет. – Так лучше, не находишь?
Петрович, скотина похотливая! Вот я тебе ужо!..
– Лучше, – согласилась девушка. – Идем, сколько можно ждать?
От приглашения я, естественно, отказываться не стал, прилег рядом и нашарил в полутьме ее губы. На вкус они оказались весьма недурны – сказалось молодое игристое вино, которым мы не так давно угощались в баре. Занятие это оказалось столь увлекательным, что я совершенно не обратил внимания на легкий шорох кошачьих лап. Думать не хотелось ни о чем, разве что о девушке, лежащей рядом и активно участвующей в процессе. Руки мои вольничали вовсю, я уже чувствовал, насколько она возбуждена – тонкая ткань летней одежды в этом не помеха, – так что облом оказался неожиданным: Маша вдруг отстранилась и прошептала:
– Я не могу… Он смотрит!
– Кто? – не сразу врубился я в ситуацию. Потом проследил за взглядом девушки и рявкнул, сопроводив слова мысленным броском подушки: – Петрович, брысь, скотина!
Кот нехотя спрыгнул с подоконника и вальяжно прошествовал в кухню.
– Так нормально?
Вместо ответа Маша закрыла глаза и потянулась ко мне. Но и на этот раз идиллия продолжалась недолго: не успел я как следует заняться упругими холмиками, уютно ложащимися в ладонь, как она закусила губу и простонала:
– Опять!..
Я сграбастал с пола ближайшую подушку и швырнул в окно. Бросок получился отменный: чертова Петровича в буквальном смысле слова смело с подоконника, и он с невнятным мявом вывалился наружу.
– Вот и все, – успокоил я Машу. – Продолжим?
– Нет! – Она уперлась ладонями мне в грудь, оттолкнула и вскочила с дивана. – Ты зачем его выкинул?!
– А чего он?! – не нашелся я, что ответить. – Сама же говорила, что мешает…
– Ты совсем того?! Шестой этаж же!
– Да не будет ему ничего. – До меня наконец дошло, что так расстроило девушку. – Это же Петрович!
– Извини, но я так не могу! – отрезала Маша уже из прихожей.
– Тебе свет включить?
– Не надо, я босоножки нашла. Пока.
Дождавшись хлопка двери, я залез в бар и плеснул в стакан на два пальца виски. Холодильник снабдил меня пригоршней льда, и я, во всеоружии устроившись на диване, уставился в окно и сосредоточился. Мысленно нарисовал портрет наглой рыжей морды, послал зов, и уже через пару минут за стеной послышался скрежет когтей по пенобетону, и над подоконником показалась сначала та самая наглая рыжая морда, а потом и весь кот. Крупный сибиряк уселся рядом с чудом уцелевшим горшком с карликовой пальмой, дернул ухом и принялся пожирать меня преданным взглядом.
– Надеюсь, ты понимаешь, что обломал мне интим?
Кот моргнул и пренебрежительно фыркнул, дескать, было бы что обламывать. В мозгу незамедлительно сформировался образ маленького белого котенка с огромными голубыми глазищами, и пушистый комок умильно поерзал лапой по полу.
– Стыдно, говоришь? Ладно, верю. Иди, за ухом почешу, как ты любишь.
Зверь сорвался с подоконника, на удивление мягко приземлившись на все четыре конечности, разлегся у меня на коленях и включил встроенный урчальник, радуясь ласке. А я отхлебнул виски, запустил пальцы в густую шерсть и подумал, что надо бы завтра с утра отыскать под окном подушку.
Звонок застал меня посреди пробежки. Я успел намотать километра три по санаторскому парку и уже собирался рвануть к пляжу: заключительный трехкилометровый отрезок