Теоретик Разбоев стал постепенно трансформироваться в неплохого практика. Случилось это второго июля, и до первого убийства оставалось ровно две недели.
А ту февральскую ночь он помнил плохо.
Был слишком пьян для того, чтобы оглядываться по сторонам, избегая встреч с соседями, и болен для того, чтобы обращать на это внимание, даже будучи трезвым. С трудом нашарив в карманах ключ от входной двери, он стоял, упершись в косяк лбом, и вполголоса ругался. Из пальцев, липких и скользких, ключ постоянно выскальзывал, новое движение причиняло ему нестерпимую боль, и он никак не мог понять причину ее происхождения.
Наконец, после пятой или шестой попытки, ключ попал в руку и переместился к замку. Он клацнул, дверь подалась и впустила внутрь.
Раздумывая, захлопнуть ее или оставить как есть, Разбоев собрал воедино остатки разума и лягнул створку ногой. Раздался глухой стук, его окружила темнота, и он рухнул на пол.
Через полчаса он пришел в себя. Причиной тому было не протрезвление, а жажда и тяжесть в затекшей руке. Застонав, он приподнялся и сел на пол. Теперь находиться в темноте было более привычно, чем когда он вошел, и уже без труда он мог определить, где заканчивается коридор и начинается комната. Та комната, где он впервые в жизни испытал с Маришей нечто похожее на транс.
Странно, но постоянная жажда обладания женским телом почему-то не появлялась. Это было удивительно, потому что это было первое, что завладевало всеми его органами, едва Разбоев приходил в себя или, будучи трезвым, на мгновение расслаблялся. Преодолев коридор, он вошел в комнату и сел на грязный, залоснившийся за три года диван. Ну... Где она, Мариша? Или иная, на нее похожая... Он готов.
Но она не пришла. Да ему и не хотелось. Ему не хотелось – мыслимое ли дело?!
Он стал вспоминать. Не может быть... При третьей или четвертой попытке проникновения в собственную память, он четко вспомнил два момента.
Момент первый. Он выпивал. Впрочем, это было даже не воспоминание, а догадка. Раз рубашка в крови да болит...
Кстати – подумал он – что у него болит?
И только сейчас увидел свои руки. Они, разодранные в кровь, выглядели, как клешни космического чудовища. На них явственно проглядывались следы, напоминающие раны от ногтей, и кожа с мест разрезов отсутствовала. Словно кто-то почистил ему руки ножом-«экономкой», коим заботливые хозяйки снимают с картофелин кожуру. Хозяйки... Женщины, получается.
И в этот момент его мозг пронзила молния, вырвавшаяся из глубины памяти. Пронеслась над головой, осветила на мгновение странную картину, и потом снова наступила тьма.
Но для того, чтобы запечатлеть ту картину в своем сознании, этого