Но старик был упрям; он от дряхлости качался, однако страшно сердился, что не слушают его советов:
– Не дело ты задумал, торопясь побыстрее распрощаться с мертвецами. Ты второпях усадил всех за весла, не удосужившись даже привязать погибших как следует, чтобы они выглядели достойно. И ждешь не дождешься быстрее закончить тризну.
Олаф сдержал себя и еще раз напомнил старику, что отдал он лучший свой корабль:
– А ты, Хомрад, неужели уподобился упрямому Рунгу и так же повернулся рассудком? Нет, старость – наказание богов!
Он позвал Гендальфа. Когда тот явился, ярл ему строго-настрого наказал:
– У Хомрада выпали зубы, распорядись, чтобы жевали ему хлеб и давали протертую кашу. Проследи также, чтоб теплым был его угол в моем доме. Видно, плохо ему живется, раз он раскапризничался, – так позаботься о нем вдвойне.
На том закончился их разговор с Хомрадом. Оскорбленный викинг отошел, в одном лишь согласившись с ярлом Олафом, что старость для настоящего мужа – истинное наказание.
После того сожгли корабль. Многие после погребения долго потом продолжали говорить о щедрости ярла, отдавшего мертвым столько серебра, а главное – лучший свой дракон. Когда же занялось пламя, то убитый в той битве кормчий Стогнар, которого привязали к рулю (он единственный стоял среди прочих), от порыва ветра вдруг повалился – и некоторые сочли это дурным знаком. На том месте насыпали вскоре небольшой курган, получивший название кургана Стогнара Кормчего, или кургана Резни в Хайгерс-фьорде, по названию того места, возле которого Вирге и его люди подстерегли драконы Удачливого. Гендальф про ту битву сложил вису:
Стражи Казны, Властители Стали,
Драконы Шлемов умолкли в руках
Древ Сокровищ.
Теперь лишь Дороги Небесных Рыб
открыты для них.
И больше Пурга Гендуль, увы, не коснется
Стражей Великого Злата.
Хайгерс-фьорд успокоил храбрейших.
И лучший дракон отдал для них бьеоркский ярл.
Возле того места, в камнях, рыбак Гамли, человек, которого в Бьеорк-фьорде не любили, потом нашел несколько серебряных монет, каким-то образом закатившихся, – и скрыл это от других. Но от того серебра не было ему никакого проку, вскоре навалились на его голову всякие неприятности – а все потому, что, видно, сам Стогнар, как и подобает могильному жителю, тот клад ревностно охранял.
Ярл Олаф, после того как закончились погребение и пиры, а сам он отдохнул, сказал своей жене Астрид:
– Вирге и его волкам не терпится