Башкин махнул пот с лица:
─ Его и вышибаю, командир! И вышибу! Даром жизнь не отдам! Уже три танка загнал в траур!
Снаряды у орудия рвались густо. И не знали остановки! Словно исполняли и исполняли траурную симфонию на эшафоте героев! Один снаряд со страшным, гибельным воем разорвался рядом с врачом! Михаил обнял женщину; защитил собою. Когда осколки осыпались гибельным дождем, командир орудия взялся за сердце. Между пальцами сочилась кровь.
Надежда Сурикова отняла ладонь:
─ Куда ранило? Надо посмотреть! ─ и стала живо расстегивать гимнастерку.
Михаил взбеленился:
─ Наденька, ягодка сладенька. Иди ты к чертовой матери! Уходи, я прошу тебя! Какие осмотры? Танки у орудия! Иди, живи! Мы умрем! Зачем и тебе с безумцами?
Надежда по печали смахнула слезу:
─ Миша не гони! И куда теперь? Мы окружены.
─ Хорошо, окружены! Но плакать зачем? Слез еще не хватало! Мне больно, когда плачет женщина!
─ И мне больно, Миша, с тобою расставаться! Больно! Не могла я сбежать от любимого, зная, что ты остался биться с врагом! Я люблю! И, значит, умрем вместе. Жили вместе, и в могиле будем лежать вместе, в обнимку!
Михаил поцеловал ее руку:
─ Чудеса! Господи, останься я живым, как бы тебя любил! и все же, зачем тебе оставаться? Ты мать, дарительница жизни! Зачем тебе обреченность? И подумать, мы умрем, кто еще поставит в церкви свечу памяти? Кто еще придет к деревне Святые горки в траурной вуали, возложит цветы на братскую могилу на холме?
Михаил говорил с остановками, его все больше оставляли силы, кровь из раны лилась неумолимо. Врач Надежда Сурикова перебинтовала ему грудь, и по ласке, как целительница, поцеловала бинты на груди. рану.
Он ласково оттолкнул ее, шатаясь, подошел к краю окопа и стал рассматривать в бинокль поле битвы.
─ Умно бьешь, Александр! Перекрыл танкам путь к орудию! Может еще, и отобьемся!
─ Дракона, может, и отобьем, да зверья много! Ползут, лезут, какая ненасытная зеленая саранча!
Фрицы и в самом деле неумолимо, карабкались по холму, желая взять храбрецов живыми. Танки подступили уже к бастиону. И воины-жертвенники стали отбиваться гранатами. И тут по бастиону ударили русские «Катюши». Неистовое море огня затопило вражеские танки. Побоище было страшным! Танки горели во все земное пространство гибельно-обреченными костры, словно были не от земли, а от неба, и сброшены богами Руси из Вселенной.
Снаряды вокруг орудия рвались беспрерывно. Высота Михаила Ершова теперь жила, как огненный остров в пространстве. Вот Гаяс, смельчак-жертвенник из Казани, взялся за голову, застонал, испытав прощальную земную боль, и рухнул на землю, как Колос Любви и Жизни, подрезанный серпом.
Командир орудия сам стал подносить снаряды и лихо загружать в казенник, и не забывал командовать:
─ Александр, беглым огнем! Огонь! Огонь!
Но вот Михаил Ершов споткнулся на полпути, зашатался, упал на колени, и ползком загнал снаряд в ствол