– Почему именно сейчас?
– Кто-то говорил мне, что Копаида сейчас в разливе. Весь угорь-то обычно там. Но стоит ей разлиться, воды в протоке становится больше и с ней приносит и угря. Вы думаете, зря миниец такую узкую протоку сделал? Неет! Это все из жадности: угря своего бережет! Хотите, съездим с вами к моим? Хоть завтра. Вот только сейчас разберемся с минийцем.
– Ну… завтра не обещаю, но скоро… поедем. – с хитрецой подмигнув глазом, ответил Геракл на приглашение.
Они, между тем, приближались к дворцу. Его обладателем Креонт стал в тяжелейшее для Фив время: он наблюдал воочию братоубийство сыновей Эдипа и принял на себя руководство войском в решающий момент, спасши таким образом Фивы от Семерых и от стоявшей за ними микенской пяты. А Микены были в ту пору могущественны… Эти истории, красочно рассказанные ему отцом, Геракл вспоминал на подходе к большой агоре, в глубине которой находился дворец. Царское жилище мало того, что стояло на плоской вершине кадмейского холма, – оно было помимо того еще и выше всех строений в городе. С его крыши можно было видеть и гору Лафистион, что рядом с Орхоменом, а в то утро наверное еще и краешек разлившейся Копаиды.
«Но как же так? – думал про себя Геракл. – Почему же он, победитель Семерых, победитель Микен, не позволил им забрать тела погибших? Для чего была ему эта гора трупов?» Да, Креонт был своенравен, и боги наказывали его за это. Так тогда, когда он отказался выдать тела погибших микенцев, в Фивы совершенно неожиданно, ночью нагрянуло войско из Кекропии. Его повязали и отправили в Аттику, но, благо, быстро вернули, не причинив вреда городу. Все это случилось лет за пять до переезда в Кадмею семейства персеида Амфитриона. Стоило Фивам немного оправиться от этой беды, как началась вражда с Орхоменом. Потому Креонт, испытавший немало превратностей судьбы, не любил грозных символов вроде лабриса, который был очень почитаем в Пелопоннесе, или льва, которым любили отмечать себя потомки Кадма. Переднюю стену его дворца за колоннадой украшали большие осенние виноградные листья с темными, обильными гроздями. Две крайние колонны были увиты плющом. Справа и слева от ведших к колоннаде ступеней находились два жертвенника, украшенные старыми, позеленевшими от времени доспехами, щитом и мечом. Таких жертвенников, впрочем, было немало по всему городу. Говорили о том, что эти жертвенники – память о тесте Кадма, неистовом боге Арее.
Все же, своенравие Креонта тревожило Геракла тем больше, чем ближе они подходили к дворцу. Он вспомнил другой случай, в котором он, будучи уже мальчиком, принял деятельное участие. У Креонта был сын, первенец, почти что ровесник Амфитриона, прекрасный воин и тоже, как и Амфитрион, держатель стад. Звали его Гемон. Гемон, как рассказывали Гераклу, был влюблен в Антигону, дочь Эдипа. После смертельной для обоих ее братьев, но оказавшейся спасительной для города битвы, когда Креонт и стал царем, Антигона посмела ослушаться царского