После конфискации большевиками частных владений обширное семейство Звягиных кое-как разместилось на верхнем этаже своего бывшего дома. Избежать дальнейших гонений за нетрудовую деятельность Звягиным помог нарком просвещения Луначарский, покровительствовавший Алешиному отцу – художнику и реставратору Павлу Крылову, женатому на старшей дочери Звягина, Варваре. Благодаря Луначарскому, Крылов заручился справкой за подписью жены Троцкого, Натальи Седовой. В справке было указано, что «товарищ Крылов принадлежит к интеллигентному пролетариату, а посему может хранить у себя мебель, книги, одежду и украшения, не подлежащие реквизиции».
Справка оказалась весьма кстати. Несмотря на то, что семья ютилась в тесных комнатах одной единственной квартиры, посягательства на жилплощадь предпринимались неоднократно. Время от времени в доме появлялась некрасивая, коренастая женщина в кожаной куртке и стучала по столу маузером. Она все время чего-то требовала и угрожала, но каждый раз уходила ни с чем – выручала магическая справка. Фамилия женщины была Землячка. Рассказывали, что во время гражданской войны она собственноручно расстреливала пленных белогвардейских офицеров. Впоследствии именем этой отважной женщины был назван один из переулков, примыкающих к Пятницкой улице.
Однажды в квартире появился некто Лившиц с ордером на вселение, за подписью бравого наркомвоенмора Клима Ворошилова. Это была серьезная атака – пришлось пойти на уступку и отдать Лившицу ванную комнату. С тех пор Звягины мылись дома в тазах и корытах, но квартиру удалось отстоять.
Впоследствии Алеша так и не мог понять, откуда возник миф о бескорыстии и непритязательности первых народных комиссаров. Сразу же после конфискации имения Звягиных в нем поселился известный большевик и революционер Авель Енукидзе, проживавший там вместе с примой-балериной Большого театра Любовью Банк. Позднее двухэтажный дом был надстроен и в нем поселился Всесоюзный староста – «дедушка» Калинин, вместе с балериной Ильющенко.
В Москве наркомы предпочитали жить в особняках. Как правило, они выглядели упитанными и довольными жизнью, их френчи были сшиты из хорошего материала и пригнаны по фигуре. Наркомовские семьи ни в чем не нуждались, получали специальный продуктовый паек, а одежду покупали в закрытых распределителях. Встречались, конечно, среди большевиков отдельные чудаки, помешанные на всемирном братстве угнетенных и нищих. Они ходили в стоптанных сапогах и подпоясанных косоворотках, но их было немного, и они не пользовались влиянием. Впоследствии их именами были названы второстепенные московские улицы.
Считалось, что у Алеши слабое здоровье. В этом родителей сумел убедить домашний доктор, Отто Юльевич Крениг, добродушный немец с брюшком. Сняв просторный пиджак, он оставался в старомодном жилете, поверх которого сверкала цепочка от карманных часов. Вынув часы, Отто Юльевич долго проверял пульс поочередно у всех домашних, включая бабушек и няню, кивал головой, расспрашивал о самочувствии, настроении и аппетите. Иногда затрагивались животрепещущие события: премьера в Большом театре, приезд в Москву какой-нибудь знаменитости, внезапная перемена погоды и тому подобное. Визит Кренига обычно длился не менее двух часов. Перед уходом он в мягкой форме давал родителям одни и те же рекомендации: не переутомляться, не волноваться и больше гулять. У Алеши Отто Юльевич нашел общий авитаминоз на фоне малокровия и прописал ему железосодержащие пилюли «Blaudi», рыбий жир и сырую телячью печенку. Возненавидев это лечение, Алеша стал потихоньку скармливать печенку коту, а рыбий жир приспособился быстро заглатывать, заедая его черным хлебом с солью.
Во избежание еще какого-нибудь диагноза, Алеша старался, по возможности, не попадаться взрослым на глаза. В этом ему немало помогло появление на свет младшего брата Темы. Теперь внимание окружающих полностью переключилось на вечно орущего Тему. Алешу отводили утром в дошкольную немецкую группу, и только в конце дня забирали домой. Алеше нравилось ходить в группу, и он быстро научился болтать по-немецки. Обладая хорошей памятью, он легко запоминал стихи.
По вечерам у Крыловых часто собирались гости. Их принимали с неизменными хлебосольством и радушием, унаследованными Варварой от своих предков-купцов. Алеша также участвовал в приемах гостей. Перед тем, как приступить к застолью, на него надевали бархатную курточку с кружевным воротничком и расчесывали локоны. Стоя на стуле, Алеша, к умилению гостей и гордости Крыловых, читал по-немецки вслух целые строфы из романтических стихотворений Шиллера, Мюллера и Уланда. Алеша тяготился этими спектаклями, ему хотелось поскорее соскочить со стула и убежать к себе. Однажды он простудился, у него поднялся сильный жар, и локоны пришлось срезать. Коротко остриженный, похудевший и вытянувшийся после болезни, он выглядел теперь нелепо в бархатной курточке с кружевным воротничком. Спектакли пришлось прекратить. Больше Алешу никто не просил читать гостям стихи и, казалось бы, он должен был радоваться, что его оставили в покое. Но почему-то он чувствовал, что с ним поступили несправедливо. Вообще к поведению взрослых Алеша стал относиться скептически,